Иногда ей кажется, что весь мир против нее.
Иногда она мечтает, чтобы новый день не наступил, потому что новый день несет лишь новую боль.
Этот день – из таких.
Адрия еще не знает этого точно, но ощущает нутром, предчувствует, что за очередным поворотом ждет беда. Беда жадно облизывается, чует кровь, страх и разочарование. Беда добьет ее, будто того, что Адрия пережила в прошлую пятницу, – недостаточно. Не вся боль впитана, не все разочарование испытано. Не все последствия ее глупой ошибки испиты до дна.
У входа в школу Адрия глубже загоняет ногти в центр ладоней, сильнее сжимает челюсти, выше вздергивает подбородок – ни одна живая душа и уж тем более ни один старшеклассник Рочестера не разглядит за непреклонной бесстрастностью трещину, за густой черной подводкой и острым, режущим взглядом – обиду. Тяжелые ботинки тети добавят ее нервным движениям основательности, а рваная джинсовая юбка – небрежности. Безучастное выражение лица заставит каждого поверить, что Адрия Роудс не цепляется за прошлое.
Всем своим видом она с вызовом диктует одно: ей не больно. Ей все равно на произошедшее. Плевать. И Адрия входит в школу, готовая встретиться лицом к лицу со своим обидчиком.
Но в длинном людном коридоре вместо обидчика и его обширной группы поддержки Роудс встречает лишь внезапное молчание, что разрывается бомбой в воздухе, стоит ей сделать несколько шагов. Десятки пар глаз, знакомых и не очень, оборачиваются в ее сторону, внимательно оглядывая Адрию. Кто-то толкает зазевавшегося собеседника, чтобы указать кивком подбородка на нее. Кто-то тычет пальцем, криво ухмыляясь.
Долгие секунды колючая проволока непонимания растягивается от одной мысли к следующей. Адри замирает на месте, хмуро выискивая в лицах ответы, но только глубже проваливается в неизвестность.
Почему они так на нее пялятся?
Что нашептывают, пихая друзей в бок?
И главный вопрос: неужели ее жизнь и тот дурацкий скандал в пятницу интересны всей школе?
Она ожидала косых взглядов одноклассников, сплетен среди старшеклассников, идиотских шуток свидетелей. Но не ожидала такого внимания от всех.
Адрия Роудс медленно выдыхает и отмирает. Проходит к своему шкафчику и со звоном дважды проворачивает ключ в замке. Взгляды неотрывно следуют за ней, тихое жужжание слов в воздухе усиливается. Роудс небрежно закидывает несколько учебников в потертую бездонную сумку, стараясь игнорировать всех вокруг. Не получается. Она буквально кожей ощущает, как чужие взгляды гуляют по ней, чужой шепот плотнее сдавливает мысли, а чужие слова затягиваются узлами на шее. Они все обсуждают ее, кивают длинными носами, которые суют не в свое дело. Адри сглатывает ком в горле, поджимает губы, но не подает виду, наспех выискивая среди хлама в шкафчике нужную тетрадь и хоть одну пишущую ручку. Сегодня у них контрольная. Но все ее мысли далеки от учебы.
Гулкие смешки перекатываются по школьному коридору перезвоном колоколов. Говорит один – подхватывают еще трое. Эхо чужих насмешек теряется вдали, отзывается тихим шипением, шепотом, в котором не разобрать слов. Адрия тихо сглатывает, пряча взгляд среди корешков книг, которые ее никогда особо не интересовали, старается уловить обрывки чужих фраз, застывших в воздухе.
«Это она…»
«Сто пудово она, ты только глянь».
«Какой позор!»
«Зачем она это сделала?..»
«Я бы вдул».
Последний осколок фразы больно царапает слух. Адри слышала это не раз, но всегда огрызалась быстрее, чем очередной самодовольный кретин успевал поставить интонационную точку в конце предложения. Сейчас она не реагирует. Не знает, на что реагировать. О чем они говорят и при чем тут все, что произошло в ту пятницу?
Роудс громко хлопает шкафчиком, сжимая зубы.
Ей нет дела до того, что у этих придурков на уме.
Нет дела до того момента, пока один из них, что посмелее, не выступает вперед, широко скалясь. Энтони Лоуренс – корнербек[1] футбольной команды, кто бы мог подумать. Массивный и растрепанный, он выглядит немного нелепо, но угрожающе. Взбухшие под футболкой мышцы компенсируют недостаток в росте и добавляют ему уверенности. Уверенности, которая диктует, что он может выглядеть, как пожелает, и говорить, что пожелает.
– Эй, Роудс, – он улыбается так широко, что кривая линия сухих губ вот-вот треснет. – Не знал, что ты такая страстная, встретимся после уроков?
Гогот дружков вторит его издевке.
Адрия огрызается, чтобы в своей манере процедить яростное «Пошел ты», но дружки Энтони ее опережают:
– Тони, не забудь потом кинуть ссылку.
Одобрительный насмешливый гул гуляет по толпе, окружая Роудс замкнутым кругом.
– Да, друг, ты же поделишься с товарищами свеженьким контентом?
Дыхание у Адрии перехватывает. Мутная завеса затягивается вокруг мыслей, не дает вдохнуть, мыслить здраво. Кровь льнет к вискам. Она еще не знает, что случилось, но уже понимает – что-то ужасное.
В руках девчонки недалеко от Энтони оживает динамик телефона – глухие стоны наполняют ледяную пустоту внутри Роудс осознанием.
Дружки Энтони мерзко хохочут, двигая бедрами:
– Да, детка, да!
Все внутри Адри взвывает.
Одним резким рывком она подскакивает к девчонке, чтобы вырвать телефон у нее из рук и уставиться на экран. Больно обжигаясь об увиденное, она швыряет его на пол. Хозяйка вскрикивает и беспомощно тянет руки следом. Телефон падает, но за расползающейся по экрану трещиной все еще виднеется тонкий силуэт, выжженные светлые пряди и девичье лицо, развернутое на три четверти. Стоны усиливаются, дыхание сбивается. Из динамика телефона Адрия слышит свой собственный голос, но те слова уже не имеют значения. Она ощущает, как все внутри нее содрогается от боли, обиды и несправедливости.
Она знает, кто это сделал и за что. Не знает лишь, почему это все происходит с ней. И сколько еще надежд должно рухнуть, прежде чем рухнет она сама.
– Она и вправду дикая штучка! – Чужие голоса вспарывают повисшую пелену, реальность с треском прорывается в сознание.
– Эй, Роудс, договоримся за пару банок пива? – Чужие голоса не замолкают, эхом отскакивая от стен.
Ее скрупулезно выстроенный образ сыпется. Густая подводка вмиг кажется вульгарной, наряд – вызывающим. Адрия вдруг ощущает себя грязной. Омерзительной. Испачканной. Все, что остается внутри, – только отвращение к себе самой. Яростное презрение, перемазанное красным и черным. Она слышит только агрессивный рев в ушах и уханье сердца.
Медленно ее наполняет мрачная пустота.
Ничтожность.
Кричащее унижение.
Ее интимная слабость, выставленная на обозрение всего интернета, чертовой школы и каждого, кто мечтал ее унизить. Мечтал каждый, а смог лишь один.