ГЛАВА 1. И СТРАХ, И РАДОСТЬ
Всего было намешано в нашем путешествии вверх по Някке, по Влоту, по другим рекам, по озёрам, по каналам и волокам, на северо-восток. До зимы мы пересекли границы трёх стран и почти добрались до северных рубежей четвёртой, Красеты. И, вроде, мы не спешили и не суетились, а расстояние, пройденное «Комариком» впечатляет, как и результаты нашей экспедиции. О них вы можете узнать из трактатов Хрота, которыми зачитываются граждане от десяти до ста десяти лет, профессора и домохозяйки. Можете посетить Главный музей – почти всё, что нами добыто, выставлено там специально для вас, любители старины и истории. Можете сходить в Зелёную галерею – картины и зарисовки Лёки Мале расскажут о многом, и вы сами захотите странствовать водными дорогами Винэи, нашей прекрасной планеты. Захотите увидеть её вечную красоту – в разные времена года, на разных её широтах, захотите совершить открытия и преодолеть всевозможные опасности. Но учтите, опасности радуют только в книгах.
А бывали вы в Овальном театре в последнее время? Если вы любите трагедии – то не знаете, о чём речь идёт. Только в самых смешных пьесах и водевилях слышны отголоски наших приключений, наши словечки и пререкания, видны наши характеры и чуднЫе поступки. И чьё ухо уловило, и чей зоркий глаз подметил такое и запечатлел в пьесах? Я всё вам сейчас расскажу.
Интересное изобретение человечества, фотоаппарат, тоже странствовал с нами, и если вы зайдёте ко мне домой, лучше не намекайте, что хотели бы заглянуть в фотоальбом. Я увлекусь и буду допоздна говорить о Нате, о моих товарищах и младшем поколении – о Рики и Лале, и как они уговорили меня купить им ролики. Фотографии разложены аккуратно, все в нужном прядке, а я, вспоминая, буду цепляться мыслью то за одно, то за другое, перескакивать с события на событие, и о порядке не думайте даже. Именно потому, что так всё удивительно перемешалось в нашем путешествии: любовь и ненависть, дружба и вражда, страх и беспечная молодая радость, которой, кажется, всё по плечу. И смеётся она, наплевав на опасность, на угрозу самой жизни, и способна справиться даже с этим. И даже с бедой разочарования и узнавания тайны, которой знать не следует людям мирным и далёким от интриг сильных мира сего. Но только одна тайна на пути туда, и много—много – на пути обратно. Но я не говорю, что это плохо. Всё к лучшему.
Всё к лучшему – только так бывает там, где стремительна синеглазая Някка под голубым и прохладным небом.
Всё к лучшему, но простите мне некоторый сумбур в этой части повествования. Это, как я уже говорил, от того, что события быстро сменяли друг друга, наслаивались и погоняли друг друга, наступая на пятки.
Я говорил о страхе – снова о страхе, на этот раз подкреплённом событиями, случавшимися часто. О страхе не за себя, за Петрика, который вечно лезет на рожон, а потом я расхлёбываю последствия его неуёмной отваги.
Буквально сразу до нашей команды дошло, что «Комарик» преследует колдун, пиратский маг, которого мы по привычке называли Чёрным Мстителем. Возможно, у него имелось и нормальное имя, но мне, как вы помните, он его не сообщил. Вы спросите, как он успевал за быстроходным судном при том, что берега Някки у самой воды местами непроходимы из-за скал и камней? Так он же обладатель летающей кастрюли с хвостом! Очень просто за ночь по воздуху преодолеть расстояние, пройденное нами за день по воде. Однако, боясь за Петрика, я ещё в Някке опекал его и защищал при помощи всевозможных магических уловок. Да он и сам старался быть осторожным, понимая, что опасность нависла над ним нешуточная. Начав наш путь, мы не потеряли бдительности, и потому Чудилка уцелел, когда ни с того ни с сего кувыркнулся с лестницы. Ещё в первый день нашего путешествия. На почти новом, крепком, замечательном судне оказалась гнилая ступенька. Может такое быть, как вы считаете? Упал Петрик под лестницу, туда, где от прежнего владельца остались стоять внаклонку большие листы стекла. Мы планировали избавиться от них на первой же стоянке. Хорошо, что это случилось при мне – Петрик даже не поцарапался. А мы потом замучились убирать осколки, разлетевшиеся повсюду.
– Знаешь, – задумчиво помахав кисточкой, сказал мне Малёк, – странно всё это. В Някке, на моих глазах, Чудилище трижды откуда-нибудь срывался.
– Да? – всполошился я, поразившись масштабу охоты на моего родного дружка. На моих глазах нечто подобное случилось всего один раз – на озёрах.
– Правда, Миче. Сначала мы полезли с ним в гору: я с мольбертом, он с фотоаппаратом. Ну и обвалился подвесной мостик через Дику. Прямо сразу, едва Петрик наступил на него. Я шёл сзади и поймал его за ремень от этого вашего гробика.
– От какого ещё гробика, Лёка?
– От фотоаппарата вашего. Только не надо мне снова доказывать, что фотография – это произведение искусства.
– Это произведение, но давай по существу.
– Существенней некуда. Чудилке повезло, что ремень оказался крепким, а сам он успел уцепиться за что-то.
– Потом что?
– Ну, я подумал, мало ли, мостик старый уже. Сообщили леснику, да и дальше пошли.
– Лёка! Что было во второй раз?
– Во второй раз ты сам помнишь. Петрик свалился с лодки. Среди камней, в бурную погоду. Просто ни с того ни с сего. Ты тогда ещё сам заподозрил какой-то магический фокус. Типа подножки на расстоянии. А потом говорил, что ошибся. Ты не почувствовал магии.
– Ах, это! Подумаешь! Кто из нас с лодки не падал! На море живём.
– А Чёрный Мститель, как ты знаешь, тоже. И всё бы ничего, да вспомни, как Чудилка лоб ободрал. Чуть посильней удар – и буль-буль.
– Ох, светлая Эя!
– Дошло? Ну так вот. Воки в ту пору болтался на пляже. Я видел. Ты видел. И, если бы он был волшебником, я бы не усомнился…
– Воки не волшебник. Невозможно не почувствовать, откуда исходит сила. Если бы это Воки вредил Петрику раз за разом, я бы обязательно это понял. Я бы понял ни на второй раз, ни на третий, а сразу. Разве что у Ловкача есть одна волшебная вещь. Отрицание Имени. Её носят на шее. Воки не носит ничего похожего. Орицание Имени довольно велико, и обязательно из золота.
– Миче, – оживился Лёка, – так эта вещь лежит у него в мешочке. Воки носит на шее мешочек на шнуре.
– Не лежит, – вздохнул я. – Я пощупал, когда он спал. В мешочке у него что-то величиной с гречневое зёрнышко. Или с его любимый молочный зуб. Отрицание Имени не может быть таким маленьким.
– Жаль, – поджал губы Малёчек. – Будь оно там, всё бы сошлось.
– И знаешь, я ведь как-то разговаривал с Воки насчёт его отца, насчёт его адреса… Имей он при себе Отрицание Имени, не стал бы выдумывать и выкручиваться. Просто сделал бы вот так, – я поднял руку к груди и будто пробежался пальцами по маленькой дудочке, как если бы она висела там у меня на цепочке. – Я бы сразу бросил задавать ему эти вопросы, забыл бы о них, и долгое время не вспоминал бы, что вызвало мои подозрения. Я бы не придал значения этому движению, – я снова показал, какому именно. – Я не опознал бы Отрицания Имени, не говорил бы сейчас о нём с тобой применительно к Ловкачу. Если бы ты сказал при мне: «Знаешь, Миче, а Воки-то волшебник», вместо слова «волшебник», или вместо имени Ловкача я услышал бы шуршание, дребезжание или ещё какой звук, подумал бы, что не расслышал и не стал бы забивать голову. Ты бы больше не вернулся к этой теме. Забыл бы.
