Обычно я на ночь плотно задергиваю шторы. Не люблю, когда лунное кольцо светит в глаза.
Но эта ночь была слишком хорошей. Дождь прошел и кончился к полудню: теплый дождь в последний день марта. Воздух был в самую меру прохладным, так, чтобы можно было всю ночь лежать без одеяла и лишь под утро укрыться. Поэтому я оставил окно распахнутым и лежал, глядя на потолок, где бегали тени от фонарей. С улицы доносились голоса запоздавших прохожих, звуки шагов и проезжающих изредка машин. И разговаривал с Дариной.
– К нам сегодня привезли девочку, – рассказывала она. – Большая уже, четырнадцать лет. Спрыгнула с балкона пятого этажа, вся поломалась.
Я поморщился, спросил:
– Дурында. Из-за несчастной любви, конечно?
– Нет. Чтобы стать Измененной. Мне кажется, ее могли и люди вылечить, позвоночник цел. Но родители не выдержали, привезли к нам.
– Такую взрослую?
– Мы берем и в этом возрасте. Если иного выхода нет. А она сказала, что спрыгнет снова или выпьет отраву, если ее не возьмут.
– Взяли?
– Да.
– И… что?
– Пока жива. Дня через два будет ясно, как сработал мутаген.
– А ты уже знаешь, кем она станет?
Дарина помолчала. Эти вопросы Измененные обсуждать не любили.
– Есть потенциал хранителя, – сказала она неохотно, но с затаенной надеждой. – Либо старшая стража, либо хранитель Гнезда.
Я понимал, что это значит. Если девочка изменится и станет хранителем, то Дарина сможет остаться жницей. Мы оба этого хотели. Может быть, потому Гнездо и приняло девочку, опасно взрослую для Изменения.
– Пусть ее мечта исполнится, – сказал я.
– Глупая мечта, – вздохнула Дарина. – А знаешь, о чем я мечтаю?
Закрыв глаза, я кивнул. Потом сказал вслух:
– Да.
– Я хочу лежать с тобой, – сказала она. – В твоей кровати. Прижиматься к тебе. Закрыть глаза и уснуть. Проснуться, а ты рядом.
– Нет, меня рядом не будет, – ответил я строго. – Я буду на кухне варить кофе. И принесу его тебе в постель.
Она тихонько рассмеялась.
– Спасибо. Мне никто и никогда не приносил кофе в постель… Спокойной ночи, Максим. Тебе надо спать.
– Тебе тоже.
– Мне это не так часто нужно. Спи, Максим.
Она засопела, очень уютно, словно мы были рядом.
– Сплю, – согласился я.
Дарина отключилась. Я опустил руку с кровати, нашарил телефон и положил трубку на рычаг.
Надо все-таки завести радиотелефон. После Перемены, когда сотовые стали бесполезны, люди с перепугу принялись ставить обычные проводные телефоны. Откуда их столько оказалось-то на складах! Все боялись, а вдруг Инсеки запретят любую радиосвязь, не только мобильники? Но против радиосвязи на близком расстоянии пришельцы ничего не имели.
На самом деле пришелец возле Земли был всего один. Вот только мало кто из людей об этом знал. Я знал, ну так у меня этот месяц выдался очень познавательным…
Тряхнув рукой тумбочку, я разбудил часы. Экран высветил половину первого ночи.
Значит, познавательным был прошлый месяц.
Хорошо, что он кончился. В апреле я буду спать до обеда, гулять с Дариной, искать кристаллы, как порядочный серчер, и, наверное, готовиться поступить в институт. Вести почти обычную человеческую жизнь (гулять с жницей – это не совсем обычно, признаю).
Но спать я точно буду много. Вот прямо сейчас засну и…
В прихожей запищал домофон.
Секунд пять я лежал в слабой надежде, что это какой-нибудь припозднившийся гость ошибся номером квартиры.
Еще секунд пять надеялся, что это случайно позвонивший пьяный или хулиган.
А еще пять секунд быстрым шагом шел к двери, ругаясь себе под нос.
Был еще, конечно, вариант, что ко мне заявился монстр. Однажды ведь уже приходил.
Но монстры в дверь не звонят, нет у них такой привычки. Они ее пытаются выбить.
– Да! – зло выкрикнул я, снимая трубку. Изображение на маленьком экране домофона было довольно четким, на таком расстоянии скорость передачи данных еще позволяла видеосвязь.
На экране шмыгал носом и озирался какой-то мелкий, лет семнадцати, паренек. Он не походил ни на монстра, ни на хулигана. Так, оболтус-старшеклассник, шатающийся по ночам. В его возрасте, сразу после Перемены, я бы ночью на улицу выйти не рискнул, тогда полный бардак творился.
– Это… доброй ночи… – пробормотал парень, пялясь в глазок камеры. – Мне Максим Воронцов нужен.
– Я Максим, – нахмурившись, я разглядывал лицо. Что-то знакомое в нем было.
– Хай, Макс! – парень оживился. – Я свой, серчер. Серега! Сережка с Большой Бронной! Забыл?
Серчеров с Малой и Большой Бронной я знал. Мы с ними не ссорились. Серегу не помнил.
– Сережка с Большой Бронной? – повторил я.
– Мы год назад тусили, – Серега не то обиделся, не то расстроился, что я его не узнал. – У старшего вашего, на днюхе.
Вот теперь я вспомнил. Старший нашей тусовки, Виталий Антонович, прошлым летом отмечал «неюбилей» – ему стукнуло тридцать девять. Старший объявил, что сорок лет не отмечают, но праздника хочется, и устроил празднование под названием «неюбилей» в бильярдном клубе. Были все наши и многие из соседних компаний. Среди них болтался и мелкий дрыщ, которого приятели звали «Сережка с Большой Бронной». Он очень быстро нахлебался пива (к напиткам покрепче его не подпускали), порвал сукно на бильярдном столе и был с позором изгнан. Впрочем, празднование «неюбилея» прошло так бурно, что подвиг Сереги остался одним из самых безобидных.
За последний год Серега явно вырос и окреп, даже голос перестал петушиться.
– Чего тебе? – спросил я.
– Пусти, разговор есть. Тебе сообщение!
Последние слова были сказаны с таким восхищенным придыханием, словно Серегу отловил на улице как минимум президент России и велел сгонять по-быстрому к Максиму Воронцову.
– Ну заходи, – вздохнул я, открывая замок подъезда.
– Ты охраннику скажи, что я свой, он меня уже раз выставил! – обиженно сообщил Серега.
Пришлось позвонить нашему консьержу, Виктору Андреичу, бывшему военному, человеку крепкому, не расстающемуся с дубинкой, и после одного происшествия очень не любящему молодых ребят, идущих ко мне в гости.
Пока серчер поднимался, я натянул джинсы, подумал мгновение, но за пистолетом в сейф лезть не стал, взял со столика ключи с брелоком-куботаном и сунул в карман.
На всякий случай.
Впрочем, когда я открыл дверь и впустил Серегу, даже эта перестраховка показалась мне смешной. Серчер хоть и раздался в плечах, но был почти на голову меня ниже и такой возбужденно-радостный, что подозревать его в злодейских планах не стоило.
– Половина первого, – сказал я и зевнул. – Я рано ложусь.
– Извиняй, – Серега махнул рукой. – Да я сам уже собирался дома быть, опять мамка все мозги проест…
Он с любопытством огляделся, спросил, понизив голос:
– Твоих не разбудим?
