Глава 1 Необычный пациент
6 авг. 2019г. 12 часов дня.
Старый психиатр, переживший свое время и много чего повидавший, с удивлением смотрел на молодого человека с бледным трагическим лицом и большими слезящимися глазами.
Врач беспрестанно приглаживал на себе переросшие разумные пределы седины и повторял одну единственную фразу:
– Ведь этого же не может быть.
Глаза психиатра выражали некое потрясение, которое нельзя было скрыть, спрятать или выдать за что-нибудь другое. Да в этом и не было нужды.
С каждой минутой он убеждался в правильности, однажды вкравшейся в его сознание мысли.
Предчувствие важнейшего открытия, связанного с тайнами человеческой души, не давало ему покоя.
Психиатр волновался и, по его мнению, задавал пациенту совсем не те вопросы, которые следовало задавать.
– Итак, молодой человек, вы утверждаете, что ваше имя не Генрих? – спросил психиатр, теребя узловатыми пальцами красивую новомодную ручку, подаренную ему сослуживцами по случаю очередного старческого юбилея.
– Я же уже сказал, что никакой я не Генрих, – ответил пациент и с такой искренней обидой посмотрел на врача, что у того комок подкатил к горлу.
Психиатр сузил глаза, как будто его напряженный пристальный взгляд мог помочь приблизиться к разгадке тайны.
Врач с трудом отвел глаза от пациента, чтобы в очередной раз он вернуться к истории болезни Генриха Сардания. Основными симптомами в карте больного значились внезапные провалы в памяти и потеря личностной идентификации.
Генрих вдруг отказался от своего имени, перестал узнавать близких ему людей и коллег по работе, полностью утратил профессиональные навыки.
При этом он сохранил осмысленность действий, ответственность за свое поведение, складную, логически выстроенную речь.
– Назовите ваше настоящее имя, если вы полагаете, что вы уже не Генрих, – отложив историю болезни, попросил психиатр.
Несчастное лицо пациента на мгновение исказила досадная антипатичная гримаса, но он сразу взял себя в руки, и ответ прозвучал в приемлемой для нормального восприятия тональности:
– А ведь я никогда не был Генрихом. Никогда… Если я назову вам мое настоящее имя, вы сочтете меня настоящим сумасшедшим.
Психиатр положительно качнул головой, показывая, что он понимает сложное психическое состояние пациента и принимает ход его рассуждений.
– Да, но, – как бы нехотя возразил психиатр, – если вы не скажете свое настоящее имя, тогда я посчитаю вашу психику неправильно функционирующей и назначу вам соответствующее длительное лечение.
– Это ваше лечение мне не поможет, – ответил пациент с такой уверенностью, что психиатр вновь проглотил комок. К тому же у него на подвисочной части щеки болезненно задрожал лицевой нерв. Чтобы скрыть сей нелицеприятный факт врач приставил ладонь к щеке.
Пациент, не обращая внимание на мучения врача, смахнул пот со своего белого веснушчатого лба и пригладил торчащие на голове короткие рыжие волосы.
– Вы же знаете, что я не Генрих. Я же вижу, что вы знаете, – пациент высказался приглушенным заговорческим тоном, как будто он страшно боялся, что его подслушают.
Психиатр опустил голову
– Моего знания мало. Я могу предполагать все, что угодно, в том числе и то, что вы не Генрих. Но это предположение, знаете ли, из области фантастики, – справившись с нервом, ответил врач.
– Вот именно, – подтвердил пациент. Только не очень было понятно, что именно он подтвердил.
– Но, кто же вы тогда?.. Пришелец из космоса?.. Марсианин? Назовите ваше настоящее имя, – попросил психиатр, незначительно повысив голос.
Пациент резко отрицательно покачал головой. Его большие карие глаза налились кровью.
Мешки под глазами раздулись и отдаленно напомнили психиатру, как человеку сведущему, некие таинственные корабли случайно зашедшие в не свою гавань. А когда вовсю заработали желваки, выражение лица пациента сделалось самым решительным.
– Вы настаиваете, вы хотите знать… Так вот, знайте… Мое настоящее имя – Алина. Я – женщина. Можете так и записать – Алина Николаевна Тугалина, уроженка города Москвы. Я не замужем… Вот… Родители у меня служащие. Мать – филолог. Отец – адвокат. Только я давно с ними не живу, – пациент дрожал от нервного напряжения и при каждой фразе чуть вздрагивал.
Психиатр, услышав столь поразительный и парадоксальный по своей сути ответ, внешне нисколько не изменился. Подтвердились его худшие опасения, но завеса тайны, к его удовлетворению, приоткрылась.
– Значит, вы – женщина? – после короткой паузы спросил врач, подтверждая своим тоном, что он по-прежнему верит пациенту.
Пациент вскочил с кушетки, поднялся во весь свой высокий рост.
– Разве вы не удивлены? И вы мне верите? – глаза пациента засверкали, заискрились, как молнии, на фоне темного загорелого лица.
– Вы присядьте, молодой человек. Не стоит так уж волноваться. Я прошу вас объяснить мне, почему вы, имея полноценное мужское тело, считаете себя женщиной, – старческий, блеклый голос психиатра звучал спокойно, приветливо и призывал к откровению.
Пациент присел на кушетку.
– Если бы это можно было объяснить, – ответил пациент, закрыв лицо своими большими жилистыми руками.
– А вы попытайтесь объяснить, – голос старика превратился в шепот, – я вижу, что вы не так уж и больны… Так, расскажите, сбросьте с себя этот груз.
– Это невозможно объяснить, доктор, потому что… потому что так не бывает, – пациент оторвал руки от лица, и психиатр увидел, что он плачет.
– Рассказывайте, – потребовал психиатр, – в жизни бывает всякое. Я давно живу и знаю, – старик открыл чистую страницу в истории болезни Генриха, взял ручку и приготовился записывать.
По лицу пациента потекли сочные слезные ручьи. Его глаза, еще недавно пылаеющие, застыли в мягком меланхолическим выражении. На фоне небритого лица, эти глаза казались неправильной нелепой аномалией.
Волны конструктивной энергии интенсивно пульсировали в голове психиатра. Врач нутром почувствовал, что он семимильными шагами приближается к разгадке тайны. Вечно ускользающая и всегда маячившая на горизонте истина, вдруг обнаружила способность открываться. Он думал о том, что приближается его час, может быть, единственный в исходящей жизни шанс. Успех, пусть и на закате жизни, все равно маячил, кружил перед ним, привлекал памятными плитами и улицами, названными в его честь.
Пациент перестал плакать, вытер слезы кулаком и доверчиво улыбнулся, глядя в понимающие глаза врача.
– Это тело не мое, – прошептал пациент до предела подняв брови. Одновременно он с легким пренебрежением прошелся рукой по своей широкой мужской груди, закрытой на все пуговицы алой рубахой, – вы можете себе представить?.. Это тело не мое! Это – не я… Когда я увидела эти руки и ноги… Мы учились с Генрихом в школе, в одном классе и…
