Далеко-далеко, за исписанной узорами мха скалой на Западе,
С вышины которой завеса серебристых капелек лилась на зеркальную гладь,
Отражая и множа тысячи крошечных звезд в зеркале темно-синего озера,
Далеко-далеко, за каменными стенами маленького королевства на Юге,
Где Зефир целовал бутоны, оплетавшие дрожащие ставни окон,
Унося на губах разноцветные блестки пыльцы в ночную тьму,
Далеко-далеко, за холмами, расстилавшимися на Востоке барханами сочной зелени,
На босых ногах оставлявшей искорки серебряной земной росы и золотой росы небесной,
Выпадавшей с бликами Солнца из облачных кузниц во время создания ангельских нимбов,
Далеко-далеко, за черным, густым лесом на Севере, где сквозь смыкающиеся под облаками ветви едва пробиваются лучики светил с вечного небосвода,
Была утаена ото всех, окроплена невидимым эликсиром ночной феи,
Башня, в которой жили чародей и его молоденькая жена,
Башня из белого камня, черного дерева, вся в голубой пыльце.
Тремя стенами она срасталась с травой, пустившей по плитам и кирпичикам змеи плюща,
Еще одной – с дубом, бревенчатыми стенами домика с двускатной крышей.
Диски черепицы были разноцветными:
Красные – из глины, нагретой палящим Солнцем,
С треугольниками, символами огня,
Представлявшими собой потертые следы лап саламандр;
Синие с белыми мраморными разводами – из фарфора,
Расписанного мастером другой земли зачарованной акварелью,
И из стекла, найденного на дне быстротечной и всегда холодной горной реки;
Золотистые – из пчелиных сот и ласточкиных гнезд, расхищенных хитрыми лисами.
А еще были прозрачные со спрятанными внутри них сокровищами:
Монетками, цветочными бутонами, светлячками, зажигавшимися по ночам.
Ставенки одного из витражных окон были раскрыты настежь.
По деревянной раме над ними змеилась лиана с цветами,
Будто многократно выписывая изгибами и прямыми линиями одно слово.
«Прекрасна-я, прекрасна-я, прекрасна-я!»
По изумрудной траве под ними бежали целебные и ведьмины травы:
Базилик, раскидывавший ко всем началам розы ветров фиолетовые листки с багряно-медной сердцевиной,
Подорожник светлый, крупный и похожий на пышные листья рапунцель,
Ландыши со скрученными в кольца стебельками, украшенными туманными колокольчиками,
Георгины с темной листвой и лилейно-розовыми лепестками, ронявшими сладкие капли на витражные стеклышки.
Рядом росли физалисы, пустые фонарики коих зажигались от залетавших в них любопытных светлячков,
Круги, образованные мухоморами, лисичками и белыми грибами,
Низкие кусты роз с круглыми упругими бутончиками в зеленых иглистых оправах, которые вот-вот должны были распуститься.
Между роз и под их шипами виднелись гравий, галька и хрупкий мел.
На светлых камнях чернелись сухие ароматные коробочки календулы и аниса.
Их аромат, вечерний туман и свечной дымок рождали колдовскую лиловую дымку в сантиметре от земли.
Приглядевшись, можно было разглядеть мелькавшие в ней иногда тени,
Принадлежавшие, казалось, невидимым маленьким созданиям.
Их следы появлялись на сером песке, рассыпанном под растениями,
И так же быстро исчезали, затертые фиолетовой дымкой.
На каменный подоконник лились мягкие ткани подъюбника из пуха одуванчика и хлопка,
Льняные волны расшитой нефритом шемизы,
Ленты фатина из крылышек стрекоз.
В траву струились длинные локоны, красные, как пламя,
И сверкали в них, перекатываясь с пряди на прядь, будто вспышки в огне,
Крошечные золотинки звездочек и черные божьи коровки.
Волшебница играла с мотыльками, кружившими над оставленным у окна подсвечником.
Едва касаясь ноготками хрупких крыльев,
Она смеялась и поджимала ноги, на бледной коже которых носимые когда-то украшения
Оставили впадинки, следы, похожие на шрамы от кандалов.
Ее головку увенчал венок из листьев латука и хлопковых облачков в костяных коричневых клетках.
Сухие стебельки задевали бечеву, протянутую из угла в угол перед створками,
Сотрясались развешенные в ожидании света, еще влажные и блестящие, связки вымытых в реке трав, шишки на еловых ветвях, золоченые орехи.
Прямо над подсвечником покачивалась, чуть задевая огонек,
Косичка чеснока с полупрозрачными, светящимися под кожурой дольками.
Коротенькие корешки соприкасались с огнем, чернели и источали терпкий запах,
Запах кующихся подков и растопленной печи в избушке колдуньи.
На щеках и висках Полумесяцами рассыпались веснушки:
Охровые капельки чистотела и желтая пыльца,
Чудесный дар тетушки-феи в день рождения,
Вуалью золотистого колпака коснувшейся щек малышки,
Выросшей настоящей красавицей.
Прекрасная молодая чаровница ждала у окна возвращения мужа.
Смертные не могли увидеть знахарку,
Под бледной кожей которой по голубым линиям вен бежала фейская кровь, звездная материя,
На запястье коей пульсировала глубоко под полыми птичьими косточками
Алмазная тетива, ведущая от кончика безымянного пальца левой руки к драгоценному сердечку.
Люди были бы ослеплены красотой юной феи,
И только лесные животные были с ней в долгие часы ожидания возлюбленного.
Гордые олени, рогами касающиеся кроны деревьев там, где листва соприкасается с небом,
Грациозные лани и кабарги спали.
Разноцветные пташки умолкли: брошенная поилка поскрипывала, качаясь под садовым фонарем.
Только светлячки, перламутровые жуки да мотыльки, младшие братья и сестры,
Развлекали молоденькую фею, рассеивали тревожное ожидание, дурманившее ее.
Как ветерок проник в сад,
В ветвях дерева зашелестели листья, передавая воздушный поцелуй
И всего несколько нежных слов.
Вздохнула волшебница и отворотила белое лицо от игравших с ней мотыльков.
Саспенс, чуждый умиротворенной натуре, созданной природой и всеми ее стихиями, началами,
Жег до боли нутро.
Качнулись ветви высохшего кустарника, замерло сердце в груди…
Не увидела фея знакомой фиолетовой мантии из кожи летучих мышей.
Это ворон, птица, разрывающая когтями и клювом могилы,
Прилетела покой нарушить уединенного маленького сада.
Испачканные почвой морщинистые пальцы вонзались в голые ветки,
Царапая и стягивая тонкую кору острыми ногтями, на одном из которых повисло тельце,
Не нашедшая покоя в земле ни во время, ни после жизни половинка дождевого червя.
Розовые кольца ее, казалось, еще трепетали.
