Я с небес опустился на землю…
А на целой земле – ни души.
Андрей Шигин
– С праздничком! – Сосед улыбался и явно хотел поговорить.
Он только вышел с собакой, погода с утра была отличная, небо чистое, вернулось лето, как будто и не уходило насовсем еще пару дней назад. Как будто не дул ледяной ветер, не стыла земля под ногами, не сыпались листья, не мерзли уши, не лезла в голову всякая муть о том, что все тленно, все бренно и как-то слишком быстро превращается в прах.
Степа кивнул и побыстрее прошел в подъезд. С каким праздником поздравляет его сосед? Что сегодня может быть? Курбан-байрам? Треть города варит с пяти утра баранину и молится. Движение перекрыто, потому что на тротуарах перед мечетью все не поместились, сели на проезжую часть, и не сгонишь – неудобно, чувства верующих – дело тонкое, особенно – горячо верующих, с кинжалом в руке… Но он-то не мусульманин. Трудно заподозрить спокойного светловолосого Степу Василькова, уроженца маленького среднерусского городка, в том, что он тайный приверженец ислама. Тогда что? С чем можно сегодня поздравлять?
Степа зашел в лифт, пряча за спину пакет с бесстыдно торчащей из него бутылкой, потому что из лифта вышла соседка с другого этажа, симпатичная, быстрая, длинноногая Вера… Не то чтобы она ему нравилась, но… если не врать себе… Да, нравилась – время от времени, особенно когда ходила не одна, а с сыном. Почему так, Степа понять не мог. Но одна Вера была обычная, деловая, сосредоточенная, уставшая или спешащая по делам. Жесткая. Бухгалтерша или юристка. Или менеджер по работе с менеджерами. А рядом с сыном в ней появлялось что-то мягкое, неуловимое, невероятно приятное. Хотелось смотреть на нее и смотреть, ловя легкий аромат волос… или духов… или ванильного печенья, нежного, рассыпчатого, таявшего во рту – в детстве, разумеется. Всё печенье растаяло во рту в детстве, вместе с глупыми мечтами. Степа мечтал быть регулировщиком – чтобы все машины в мире подчинялись только ему, так казалось маленькому Степе. Чтобы быть важнее светофора.
Сейчас Вера вышла как раз с сыном. И с огромным букетом. Желтые, оранжевые, белые цветы… Лилии, розы, хризантемы, обернутые в красную мешковину.
Мальчик, едва достававший Степе до пояса, взглянул на него, вытаращил глаза и громким шепотом сказал матери:
– Я же тебе говорил! Это он!
Понятно. Посмотрел фильм. Это волна, которая будет катиться еще неизвестно сколько. Сначала посмотрели все – так казалось. Все здоровались, или просто смотрели, или оглядывались, или бежали следом и хотели знакомиться. Сто человек за день, двести, триста… Потом это как будто прошло. Пару месяцев было затишье, а потом началось снова, но толчками и урывками. Фильм нашумел и сошел с экранов, так быстро, как сейчас обычно сходят все фильмы. И люди начали смотреть его в Интернете. То один, то другой… Этот мальчик прекрасно знал Степу как соседа – Степа въехал в этот дом год назад, получив гонорар за фильм и взяв еще кредит. Но мальчик, наверное, в каникулы посмотрел фильм. Каникулы, да… Букет… «С праздником!» Первое сентября. Сегодня первое сентября? Счет дням потерян. Нет, Степа так уж не пьет… И бутылку с утра купил случайно, вышел за банкой кофе, а купил армянское гранатовое вино… Зачем купил? Просто так. Приготовит мясо… Вот как раз к празднику. Или не приготовит… День знаний… Все что-то знают, чего не знает он, Степа, поэтому он идет домой, а не на работу. Вот пропустил начало осени, просчитался… Думал, еще неделька лета есть… А к чему считать дни, если все равно идти некуда? Иногда включишь телевизор и поймешь – ага, сегодня суббота. Потому что идет передача «Субботний вечер», на который Степу приглашали – даже два раза. И он сидел, как свадебный генерал. Спрашивать его толком ничего не спрашивали, но людям показывали – это был пик славы фильма и его лично, Степы Василькова.
Степа зашел в лифт, слыша, как мать мальчика сказала тому:
– Застегнись!
Кто бы Степе сказал «Застегнись, причешись, соберись…» Да, главное – соберись. Степа взглянул на себя в небольшое зеркало на стене лифта. Нормально. Выглядит он вполне нормально. Это все оттого, что он не может пить, как обычный русский человек. Сильный, двужильный, простой, который пьет водку стаканами и не падает, тем более не плачет от первого же стакана. Отец прав – есть в нем какие-то чужие гены. Отчего он так вырос? Нет больше среди их родственников такого высокого и крупного человека. У Степы кость неширокая, мослов нет. Он весь как будто из другого мира – где живут люди, средний рост которых около двух метров. И Степа там, в том мире, вполне среднего роста и обыкновенной комплекции.
Замок открылся не сразу. Надо чинить замок. Надо чинить входную дверь – она отчего-то просела, чтобы закрыть, надо приподнять. Новый дом, покосило, наверное… фундамент поплыл… прямо как в его собственной жизни… Надо чинить на кухне окно, оно открывается ветром, если оставить полуприкрытым… Вот опять ночью открылось, упал большой керамический кот, у него отломился хвост… Кота подарили на фестивале – всей съемочной группе дарили кубки и ценные подарки, а ему – разноцветного кота… Надо чинить кота, такой симпатичный глазастый кот… Надо чинить свою жизнь. Но как?
Степа откупорил бутылку. Если пить в день по полстакана сухого вина, то будешь здоровым, как горец-аксакал. А если пить по две бутылки? Армянского крепленого… То будешь веселым, как Степин приятель Боря, который, не выпив, не садится за руль и не выходит на площадку сниматься. Реакция не та – говорит Боря. Боря работает в театре, много снимается, играет мелких жуликов и подонков и очень востребован. Внешность у него никакая, поэтому он может играть кого угодно. А Степа слишком хорош… «Слишком хорош» – сколько же раз он это слышал за свою жизнь!
Когда ему позвонили три года назад и напористая женщина пригласила его на пробы к Мазорову, Степа не поверил своим ушам. До этого он один раз пробовался для рекламы и один раз – на роль неопытного следователя. Не прошел ни туда, ни туда. Из-за роста – все казались маленькими рядом с ним, а также из-за того, что он слишком, неприлично хорош – так объяснила ему ассистентка на рекламе и пригласила на кофе.
– А роль какая? – спросил Степа, хотя, слыша фамилию «Мазоров», можно и не спрашивать. Зовут – и ура. Беги бегом, пока не передумали. Там, где Мазоров, – деньги и слава, мгновенная, на всю страну.
– Нормальная роль, – усмехнулась в трубку пожилая помреж. – Тебе понравится. Ты тридцатый. Двадцать девять уже не подошли.
Степа с детства привык к тому, что серьезно к нему относится мало кто. Когда в пятнадцать лет он за лето вырос на тридцать сантиметров, а за следующую зиму еще на сорок и стал выше всех, выше отца, выше физрука в школе, бывшего волейболиста, тем более выше всех мальчиков в классе, он стал предметом всеобщих насмешек. Потом постепенно многие мальчики в классе подтянулись за ним, кто-то даже обогнал. Рост его оказался в пределах нормы, но смешки не прекратились, хотя к десятому классу оказалось, что Степа не просто высокий, а еще красивый и отлично сложен.