Ты была миром и была войной.
Моей войной.
Владивосток, 2003 г.
– Не буду разводить круги по воде, – небрежно бросает Хорол.
И сам же размазывает эту напускную легкость тягостным вздохом.
Оставаясь в кресле, я машинально прослеживаю его перемещение по кабинету. Тормозит старый волкодав перед окном. Заведя за спину руки, с непроницаемым выражением лица наблюдает за погрузкой торгового судна. Зрелище на самом деле для него, как и для меня, привычное. Это наша работа, наши непрерывные будни.
С некоторой долей удивления замечаю, как скорбно поджимаются губы старика. Совершая вдох, он нервно раздувает ноздри. Передергивая плечами, крепче сцепляет за спиной пальцы. Те заметно подрагивают.
– Я к тебе с лакомым барышом, – усмехается отнюдь не весело. Чтобы сам Хорольский ко мне пожаловал – за гранью реальности. С подарками – и подавно. Молчу, давая ему возможность закончить мысль, которую он с таким трудом формирует. Сам бы не увидел – в жизни не поверил, что хладнокровный и расчетливый Хорол может выглядеть израсходованным до пустой оболочки. – Сауль… Сауль, ты ведь хочешь двадцать второй и двадцать третий причалы? Они будут твоими. Но с одним условием.
Прищуриваясь, взираю на старика, не скрывая агрессивного интереса. Война за самые глубокие причалы, готовые принимать большие грузовые суда, у нас с Хорольским длится три года. За этот сраный кусок берега пролито немало крови. В прямом смысле.
Зная Хорола, предчувствую, распря возобновляется и набирает крутые обороты.
– Что за условие?
– Ты женишься на моей дочери.
Меня мало чем можно удивить, но Хорол сегодня выбивает очко за очком. На пару секунд я теряюсь.
Что еще за дзынь-дзара, блядь?
– Ты подсовываешь собственную дочь «конченому антихристу»? Я правильно услышал? С какого перепугу?
Не то чтобы слова Хорольского меня когда-то задевали, просто пытаюсь разобраться, какими мотивами он орудует.
– Две недели назад у меня обнаружили опухоль. Врачи дают меньше четырех месяцев, – вываливает.
Я застываю, не зная, как должен реагировать.
Впрочем, ему и не нужна моя реакция. Умолкая, Хорол вновь уводит взгляд в окно. Теперь я понимаю природу этой звериной тоски в глазах. Море – вся его жизнь. Рискну предположить, его он любит больше дочери. И все же…
– Не хочу, чтобы Юльку после моей смерти прессовали. Не выстоит она. А будет пытаться. Упрямая, чего таить. Потом сам увидишь, – информирует, будто вопрос со свадьбой уже решенный. – Лоб расшибет, защищая свое, – протяжно вздыхает и снова берет паузу. – Сам понимаешь, кроме тебя, Фроловские налетят, Зеленые… Не позволю. Тебе отдам. Всё. Если Юльку мою за свою примешь.
Выказанные Хоролом уважение и доверие не впечатляют. Нахрен мне не сдался такой подарок.
– Считаешь, эти причалы настолько мне нужны? – усмехаюсь, игнорируя жгучий выброс адреналина в крови.
– Нужны.
– У меня есть все ресурсы, чтобы захватить территорию после твоего священного отхода в ад. Фроловские и Зеленые против меня – кучка гопоты.
– Потому я и пришел к тебе. Думаешь, выбрал бы для дочери кого попало? Ты, Сауль, тот еще мудак, но не стервятник. Помимо территории слово умеешь держать. За ним я и пришел.
От его речи внутри меня взмывает бурлящее раздражение. Хрен ему, а не слово мое.
– Помнишь, как в первом[1] половину «наших» закрыли? – развивает мысль Хорол.
– Мои все на месте.
– Это вторая причина, по которой ты мне нравишься.
– Ты не знаешь, кто я, – теряя терпение, поднимаюсь. Даю понять, что разговор закончен. – Выйдешь сам или вызвать сопровождение?
Старик, все также неустанно наблюдая за погрузкой на причале, выработанным беспристрастным тоном зачитывает по памяти:
– Саульский Роман Викторович. Двадцать девятого июля тысяча девятьсот семидесятого года рождения. Родился и проживает во Владивостоке. Мать умерла при родах, отец неизвестен. Воспитывался в школе-интернате № 1. За время учебы зафиксировано тридцать четыре административных правонарушения. Год провел в колонии для несовершеннолетних. В шестнадцать с руки местного депутата подался в спорт. Двукратный чемпион мира по боксу среди юниоров. Заслуженный мастер спорта. Боксер-профессионал. Абсолютный чемпион мира в полутяжелом весе с 1993 по 1995 годы. Из-за набитого на спине распятья получил прозвище – Архангел. Ушел из спорта по непонятным причинам, на самом пике карьеры. Дальше двухлетняя дыра – никакой информации нет. Очень странно. Вероятно, оперативно замазывали. С 1997-го – бизнесмен и меценат. Каждый месяц регулярно уходят три платежа: в интернат, ДЮСШ и… некой Голубевой Елене Игоревне. Женат не был. Детей нет.
В плечах планомерно скапливается напряжение. Давит сверху грузом. Отряхнуться хочется. Выпятить грудь. Собственноручно выпроводить криминального царька за дверь.
– Подготовился, смотрю, – мерю дыхание. Контролирую. Знаю, если вдохнуть резко, может рвануть. – На выход давай, тестюшка. Несостоявшийся. Какая жалость! Неинтересно мне твое предложение.
– Лукавишь, Сауль, – оборачиваясь, бесит ухмылкой гребаного всезнайки. – Интересно.
Теперь уже паузу беру я. Чтобы незаметно перевести дыхание и не отправить старика раньше времени на тот свет.
– Присядь, Сауль. Присядь. Не ерепенься, – вновь выказывая доверие, демонстративно поворачивается спиной. – Юля о большом торжестве мечтает. Знаешь, в куклы когда маленькой играла, всегда свадьбу им организовывала, – его сиплый смех ко мне долетает, будто сквозь толщу воды. – Под столом пешком ходила – уже просила «принцессу в свадебном платье». Покупал. Все ей покупал. Чтобы не плакала. Чтобы улыбалась. Женщины… Им ведь много не надо. Защита, уважение, забота. Ты с ней ласково – она намного больше отдаст.
Просто судный день, блядь. Хорол учит меня обращаться с бабами.
– Я не склонен уважать человека лишь по половому признаку, – вроде ни на что не подписывался, а зачем-то ставлю в известность.
– Прошу тебя, чисто по-человечески, будь с Юлькой помягче. Юная она еще. Чистая.
Невольно кривлю губы в усмешке.
– Это сколько в годах?
Старик оборачивается и заметно подбирается, прежде чем добить:
– Два месяца назад восемнадцать исполнилось.
– Ты на каких препаратах, Хорол? – спрашиваю негромко. И без ора голос сталью режет. – Мне тридцать три. И я не по малолеткам.
– В таких делах не возраст главное, – заверяет со знанием дела. Припоминаю, что жена у него сильно младше была. Вроде как вообще желторотой ее взял – сейчас за такое срок дают. Только где она теперь? – Я к тебе, Сауль, с добром и по доброй воле. Уважь и ты меня. Даст Бог, еще благодарить будешь, – расставляя руки, возводит глаза к потолку, словно к небу.
– Свечку в церкви поставлю. За упокой. На большее не рассчитывай.
