Капельки росы блестели в уголках паутины,
подобно крошечным алмазам. Если бы не они, заметить тончайшую сеть, натянутую
между нейлоновыми веревками, оказалось бы непросто. Впрочем, за месяц, что
Алина жила в доме, у нее вошло в привычку, прежде чем развешивать белье,
внимательно осматривать углы сушилки. Одним концом толстой трубы приспособление,
похожее на выгнутый остов зонта, врастало в бетонный куб, от другого укропным
венчиком расходились «спицы». И там, у основания «венчика», в дерматиновой
обмотке прятался от утреннего солнца паучок.
– Опять вы за свое, Василий Степанович! – мягко пожурила его Алина, снимая сухой веткой
идеально вытканную паутину. Не так давно паучок неосторожно показался из своего
убежища, и Алина переселила его на жасминовый куст. Вынужденным переездом паук
оскорбился, не прошло и дня, как он вернулся в свое старое жилище и с тех пор
«троллил» тем, что за ночь успевал оплести сетями все стороны сушилки. Алина
терпеливо снимала палкой «художества» Василия Степановича, а на следующее утро
на месте каждой снятой паутинки получала две новые.
– Красота! – выдохнула с улыбкой Алина и замерла с влажным полотенцем в руках. С
этой площадки на верхней «террасе» каменистого сада открывался картинный вид на
море. Его цвет менялся от бледно‑серого до почти черного в дождливые дни, а в
ясные – от голубого до насыщенного синего. Сегодня море сливалось с чистым
небом в единое полотно, однородность которого нарушали лишь белые завитки
облаков да солнечные отблески на водной глади. Алина без спешки развешивала
белье, подставляя под поцелуи апрельского солнца побледневшие за зиму веснушки и
позволяя шаловливому ветерку играть с растрепавшимися локонами. Она расправила
на веревке белую простыню, и ветер тут же надул ту словно парус.
– Вышли бы вы наружу, Василий Степанович, погода такая хорошая! Не трону
я вас, –
пообещала Алина, беря в руки пустой таз. Паучок то ли ее не услышал, то ли
проигнорировал. Зато на забор вспрыгнул серый в темную полоску кот и,
повернувшись спиной к морю, принялся вылизывать лапу.
– Жорик, а твой хозяин где? – спросила Алина, только сейчас поняв, что еще не видела соседа. Обычно
старик Кириллов поднимался ни свет ни заря. В любой день, хоть дождливый и
ветреный, с его двора доносились шарканье метлы, стук топора, сухой треск
раскалываемых полешек и другие уютные шумы, сопровождающие домашние хлопоты.
Старику Кириллову стукнуло уже под восемьдесят, но энергии у него было как у
молодого. Ежедневно после домашней работы сосед выпивал чашку сладкого чая, а
затем совершал двухчасовой променад – к морю и обратно в гору. Перед прогулкой
он обязательно заглядывал к Алине и спрашивал, не нужно ли той купить хлеба,
потому что единственная булочная находилась под горой. Но сегодня старик
Кириллов впервые за то время, что Алина его знала, не вышел утром во двор. Не
раздавалось из‑за забора привычного насвистывания и шороха метлы. Тишина,
нарушаемая шелестом листвы, с учетом этих обстоятельств из умиротворяющей
сделалась тревожной. Алина торопливо отнесла таз, сунула в карман куртки
кошелек с ключами и вышла на улицу.
Она отворила калитку и пересекла соседский
двор, отметив валяющиеся на земле возле пня, на котором сосед обычно рубил
дрова, топор и целое полено. Чтобы старик, так бережно относящийся к своему
имуществу, да бросил инструмент? Алина подняла топор и аккуратно положила его
на пень. То, что дверь в дом оказалась приоткрытой, но за нею также царила
тишина, встревожило еще больше.
– Петр Евсеевич! – громко позвала она в проем.
– Алиночка, ты? – раздался приглушенный голос соседа, оборвавшийся неожиданным оханьем. – Заходи, милая.
Старика Алина нашла в небольшой гостиной, в которую
вел короткий коридор. Кириллов сидел на диване, завалившись набок, и тер рукой
поясницу.
– Напасть какая приключилась. Вот, представь себе, – проворчал вместо
приветствия он, – замахнулся топором, а тут спину раз – и прострелило. Кое‑как
доковылял до дивана, а вот с него теперь – никуда.
– Вызвать врача? – предложила Алина, вздохнув про себя с облегчением. Радикулит – это,
конечно, напасть та еще, но она боялась другой беды, куда худшей. Сосед хоть и
хвалится тем, что сердце у него – как мотор, но возраст все же коварно берет
свое.
– Да ну брось ты, – отозвался Кириллов. – Придумала – врач! Из‑за такой ерунды. Настойка у меня на травах и
перце, ею и разотрусь. Да в платок из собачьей шерсти, который еще моя Варенька
вязала, укутаюсь. А завтра как огурчик буду!
– Где ваша настойка? – спросила Алина.
– Вон в том шкафу.
– Давайте я вас разотру, – предложила гостья, отыскав обычную водочную бутылку с темным
содержимым.
– Ты мне просто на ладонь полей, я сам дотянусь. Лучше поищи в одежном
шкафу платок. На верхней полке он.
Алина помогла старику повязать на поясницу
платок и сесть поудобней, а затем приготовила чашку чая и намазала, как любил
Петр Евсеевич, ломоть вчерашнего хлеба медом. Придвинув к дивану журнальный
столик, она постелила на него чистую скатерть и принесла завтрак.
– Эх, хлеб уже подсох, – вздохнул старик.
– Я сейчас пойду в поселок, куплю вам свежего, – откликнулась Алина. – Может, еще что вам
надо? Лекарства?
– Лекарства у меня все, Алиночка, мед, чай да работа. Не надо ничего
аптечного. Все у меня есть. Только хлеба, будь добра. И это… Я там топор
бросил. Убери его, голубушка, на место. В сарае есть ящик для инструментов, ты
знаешь. Неуважительно бросать топор на улице.
– Сделаю, Петр Евсеевич, – отрапортовала она и пообещала вскоре вернуться.
Дорога с горки будто сама ложилась под ноги. Алина
бежала по ней легко, едва ли не вприпрыжку. То, что сосед прихворнул, огорчало,
но все же не портило яркого, как день, настроения. Морская картина стояла перед
глазами, словно гигантское полотно, до тех пор, пока Алина не свернула налево.
Теперь солнце било не в глаза, а целовало горячими поцелуями разрумяненную
щеку.
Алина поздоровалась с жителем углового дома,
хоть и не знала имени этого мужчины с бородой и вечно взъерошенными русыми
волосами. Нередко она видела его на террасе за мольбертом. Но сегодня мужчина,
одетый в темно‑синий халат и с кофейной чашкой в руке, просто задумчиво
любовался видом.
Возле третьего в переулке дома Алина заметила
карету «Скорой помощи» и невольно замедлила шаг. Опять. Раз‑два в неделю стабильно возле этого
одноэтажного домика, прячущегося за выкрашенным в солнечно‑желтый цвет забором,
появлялась эта машина, от которой веяло бедой. Кто живет в доме? Одинокий
старик вроде соседа Кириллова, который страдает повышенным давлением или
сахарным диабетом и не может самостоятельно дойти до врача? Алина поймала себя
на том, что опять старается прошмыгнуть мимо «Скорой» торопливо и незаметно,
испытывая угрызения совести, будто это она повинна в болезни хозяина домика с
солнечным забором. Не в болезни повинна, а в том, что не оказывает помощь, хотя
могла бы… Она на секунду зажмурилась и задержала дыхание, как перед прыжком в
воду, силясь отогнать непрошеные мысли, что и старику Кириллову могла бы помочь
куда быстрее, чем травяная настойка.
