12 сентября. Хелена. Мадрид
Вас приветствует радиостанция «Сигма» с ежедневной программой «Сказка на ночь». Наш спонсор – салон красоты «Люкс»: ваша красота – наша забота. Известно, что за сутки человек выделяет количество тепла, достаточное, чтоб довести до кипения 33 литра ледяной воды. Героине нашего рассказа понадобится гораздо меньше времени, чтоб дойти до точки кипения.
Наш школьный физрук по фамилии Дитя любил повторять, что из любой неприятной ситуации нужно выходить с улыбкой. Спустя время Дитя посадили за то, что он регулярно имел двенадцатилетних мальчиков, которые, в свою очередь, имели лишь малозащищенный социальный статус. Когда за ним пришли менты, он не улыбался. Но слова физрука крепко застряли у меня голове. У меня просто страсть к подобным когнитивным искажениям. Поэтому сейчас я стою в переполненном автобусе, пытающемся выбраться на Конча-Эспина, опаздываю на работу (в который раз, puta!), дышу в себорейный затылок пышнотелой сеньоры и улыбаюсь. Завтрак я проспала, так что улыбка получается не комиссурная, которую я демонстрирую обычно (уголки рта подняты вверх и в стороны, открытые верхние зубы, пример – Дженнифер Анистон), а более хищная, с поэтическим названием «крыло чайки» (характеризуется показом клыков, при этом форма губ похожа на ромб, пример – Шэрон Стоун). Нет, наверное, даже не улыбаюсь, а просто скалюсь (мышцы вокруг глаз не сокращаются), даром растрачивая в себорейную затылочную безглазость блеск своих тщательно отбеливаемых зубов и зарабатывая морщины в носогубных складках. А чья-то рука в это время уверенно и неторопливо шарит по моей заднице.
Будто проводит инвентаризацию, урод, проверяя – а все ли на месте? Там-то все на месте, а я вот даже пошевелиться не могу из-за тесноты, стою, краснею-бледнею, сжимаю кулаки, но рефлекторно продолжаю скалиться. В детстве я никак не могла постигнуть суть поговорки, которой бабушка сопровождала мой выход из ванной – «твоя попа – как орех, так и просится на грех». Спустя время я все поняла и про свою попу, и про грех. И про таких вот hijosdeputa[1] в общественном транспорте.
Существенную часть начальной фазы моего дыхания составляют эфирные масла и спиртовая субстанция приторных духόв, коими щедро намазана шея дамы передо мной, и мне все больше хочется превратиться в облигатного анаэроба и ближайшие полчаса жить при отсутствии свободного кислорода. Помню, так когда-то пахли духи «Шахерезада». В Украине их делали две фабрики. Эти духи, вероятно, содержали натуральные компоненты, потому что через год портились, и их можно было спокойно выкидывать. Рука продолжает меня мацать (интересно, как это слово соотносится с еврейскими опресноками?), а я то напрягаю ягодицы, то сжимаю зубы. Скалюсь, puta, пытаюсь отвлечься… Вот у мужчины слева профиль Боярского, только в усах удали нет, зато пиджак у него ручной работы. В каждый сантиметр отстрочки плечевого шва входит ровно десять стежков. Каждый стежок – ровно два миллиметра. Идеальный шов. А ткань, кажется, Dormeuil, из коллекции прошлого года, а может, даже и этого. Любит себя Боярский, балует. Неудивительно, что от него пахнет сексом. Таким… утренним, впопыхах, из-за которого и кофе сбежал, и завтрак остыл, и такси решил не ждать, да и рубашку надел вчерашнюю – «кентовский» воротничок (в зазор между воротником и шеей должен свободно помещаться указательный палец) потемнел на сгибе.
Joder[2], гребаная рука, зачем же ритмично-то так? Два раза сжимает ягодицу, затем погладит слегка, потом легонько шлепнет и снова сжимает… Puuutaaaa! Неужели мы проехали всего лишь сто метров? Fuck, снова светофор… Ничего-ничего, пусть только автобус остановится. Тогда этот мaricon[3] узнает, что палач – это не тот, кто по умолчанию палач, а тот, у кого в руке топор. Кто облапает тебя по правой ягодице твоей, обрати к нему и другую – это точно не по мне. Слишком много раз нападали на меня в родном городе, чтобы какому-то мадридскому задроту, любителю Molester Trainman[4], я спустила такой наезд. Главное, чтобы он не спустил мне на джинсы.
Нападали на меня часто. Контекст располагал. Я-то за себя постоять сумею, мне только ботинки обуть с высокой шнуровкой – и попробуй кто напасть, мне отмщение, я воздам. Видимо, поэтому я с первого своего визита в бар «69» так понравилась Гиллермине. Она за стойкой главная, дежурная по эскалатору агрессии (так себя величает), меня называет не иначе как «дочь» и уже долгое время пытается убедить, что Чуэка – «ужасно опасный район». Не знаю, может, лет пять тому назад так оно и было. Говорят, раньше тут даже утренний ветерок пах аммиаком и гашем, но сейчас здесь спокойно, как в выключенной микроволновке. Я как-то шутки ради принесла в бар свой дневник, который вела с двенадцати до шестнадцати лет, и полвечера цитировала из него выдержки Гиллермине и Марьяне, подруге-сотруднице, которая и затащила меня как-то в «69». Читая, я и сама вспоминала те унылые комендантские часы, вызванные ежегодным появлением в нашем городишке убийц-маньяков, возбуждающихся на пустоту темных улиц. Вспоминала девочку из параллельного 6-А, которую нашли разрезанной пополам в школьном дворе возле ее же дома, вспоминала опознания тел, найденных в лесопосадках, и всеобщий ужас от посещений морга. Городок был инкубатором «серийников», так что постепенно обывательский страх сменился таким же обывательским равнодушием. Мы скептически усмехались, когда по местному телеканалу давали ориентировки. Да и как можно принимать всерьез носатую карикатуру фоторобота, сопровождаемую трепом диктора, предостерегающего от контактов с брюнетами, ездящими на черных велосипедах «Украина»? Когда я зачитывала все это, синхронно переводя на испанский, Гиллермина мне просто не верила. Да что там, даже Марьяна не поверила бы мне, если бы не газетные вырезки, вклеенные в дневник, хотя исходные данные наших с ней жизней были идентичны: детство в районных центрах Украины, среднестатистические семьи, общеобразовательные школы, бальные танцы до третьего класса, областные олимпиады… Мы никогда не спрашивали друг у друга, по каким именно причинам оказались в Мадриде. Да этих причин, puta, больше, чем монад у Лейбница!
Но гребаная рука уже достала! Puta, да мне кажется, что скоро я смогу составить карту флексорных линий и холмов этой ладони прямо сквозь «скинни». Ох, вот бы я нагадала этому уроду! В перспективе – туннельный синдром и смерть от прободения язвы в приюте для бомжей, а в ближайшем будущем – сломанные пальцы на обеих руках! В пятнадцать лет я отдыхала в деревне у родственников, и меня в лесу изнасиловал друг моего парня. А когда об этом узнал тот самый мой парень, он с другими ребятами выловил дружка, пробил ему ножом каждый палец и сказал: «А теперь иди домой. И когда твоя мать спросит, почему у тебя руки в крови, скажешь, что ты этими руками целку малолетке сломал».
