Уроборос
Вопросы истинной веры
Я остался сам.
Лишь в углу кельи горела последняя свеча, да лежали раскрытые книги Старых.
Работы было много. Отец настоятель приказал закончить иллюстрации до утра, ведь скоро прибудет нунций из Рима, и тогда…
А непонятно, что тогда. Две тысячи девяносто восьмой год от Рождества Христова я, как и остальные монахи нашего монастыря, и жители соседнего посёлка, встречаем в темноте, которую освещает лишь наша искренняя вера.
Пятьдесят лет назад Господь покарал нас за гордыню. Величественные города зарастают бурьяном, а наши люди голодают и живут лишь тем, что выращивают на своих скудных полях. Всё, что был у наших отцов – вкусная еда, комфорт, теплые дома – осталось лишь на страницах книг, которые мы тщательно копируем.
Безусловно, я горжусь своей миссией – как и все послушники нашего монастыря.
Вот только временами… временами я сомневаюсь в её ценности. И не только я – мои братья во Христе тоже спорят.
Тихо, во время утренней трапезы или общей молитвы, мы обмениваемся недоумёнными вопросами – так, чтобы не слышал отец настоятель.
Наша вера подвергается испытаниям каждый день. И сейчас, когда я старательно переписываю книгу о «самолетах», в моей душе кипят страсти.
В чём смысл труда моего? Лишь в том, чтобы скрупулезно переписать эти слова, смысл которых я и сам не понимаю? Или же в том, чтобы в точности перерисовать непонятные схемы и рисунки?
Свеча разгорается всё ярче и ярче – как и моё сомнение.
И ведь мне не с кем поделиться – сестра вышла замуж и больше не приходит ко мне, родители уже давно не посещают нашу обитель. У них много забот: урожай, скотина, защита от мародеров – и нет времени на долгие прогулки.
Я горжусь своей миссией. Горжусь тем, что сделал. Но я не слеп, и глаза мои не залиты елеем…
Луна заглядывает в окно кельи. Работа не идет, и все мои попытки сосредоточиться приводят лишь к испорченным листам и пролитым чернилам. За окном, далеко-далеко за хвойным лесом, видны руины старого города. Величественные, мрачные, чёрные. Пустые.
Наш мир пал. Без энергии, без транспорта, без связи мегаполисы превратились в ловушку. Оставшиеся в живых после Великого Сожжения покинули города, прихватив с собой остатки знаний – великих знаний, которые мы обязаны сохранить. Но ради чего? «Великая миссия» – лишь слова, а вокруг нашего монастыря лежат вымирающие поселки, чьи жители собирают небольшой урожай. Голод, холод. Отчаяние.
Задув свечу, я отправился к отцу Грегору. Он укрепит, он поможет, поймет…
Я беру книгу под мышку, и тихо крадусь по пустым коридорам. Братья спят, и незачем их будить – тем более, что визит мой к отцу настоятелю носит строго конфиденциальный характер.
Спустившись во двор, останавливаюсь перед главным распятием, висящим на стене – большим, в два человеческих роста. Спаситель взирает на меня сверху, неподкупно и мрачно, и я вспоминаю книгу Экклезиаста:
«И предал я сердце мое тому, чтобы познать мудрость и познать безумие и глупость: узнал, что и это – томление духа; потому что во многой мудрости много печали; и кто умножает познания, умножает скорбь».
– И прости нам грехи наши, как и мы прощаем должникам нашим… – я перекрестился и отправился дальше.
Келья отца Грегора расположена у самого выхода из монастыря. В окошке горит свет – настоятель не спит.
Осторожно стучу в дверь.
– Да, войдите.
Я вдохнул, выдохнул, и резко вошёл в келью, закрыв за собой дверь.
Отец Грегор сидел за вмурованным в стену столом. Обстановка в его келье стала еще более бедной, чем в мой последний визит – несколько книг, кувшин с ореховой настойкой, и свеча. Из окон кельи виден внутренний двор монастыря, весь заваленный мешками и ящиками.
– О, брат Хиллиас – настоятель внимательно смотрит на меня – Что привело вас ко мне в столь позднее время?
Я молча положил на стол книгу.
– И? – отец настоятель лениво перелистывает страницы – Прекрасная книга, с хорошими иллюстрациями. Если вы закончите её переписывание, брат Хиллиас, то…
– Зачем? Зачем мы, из года в год, переписываем эти книги, копируем эти чертежи, зачем мы тратим свои самые ценные годы жизни на это? – не выдержал я – Во имя чего? Наш труд не несёт облегчения крестьянам и ремесленникам – они по-прежнему трудятся в поте лица своего старыми инструментами! У нас в подвалах тысячи книг, посвященных медицине – а люди умирают тысячами от чумы и холеры! И что толку в этих знаниях, что мёртвым грузом лежат в наших библиотеках?!
– Ах, кризис веры, – задумчиво протянул отец Грегор – Это достаточно часто встречается у нас.
– И всё? – спросил я.
– Нет, почему же. Вы не первый, брат Хиллиас, и, увы, не последний. Садитесь, – настоятель указал на лавочку – Нам предстоит предметный разговор.
Я сел рядом с ним.
– Итак, вы сомневаетесь в правильности дела, выбранного святой Церковью, потому что не видите результатов нашей работы на данный момент?
– Именно так, отец настоятель.
– Что же, это справедливо и разумно. Я в ваши годы размышлял так же. Но давайте размышлять как христиане, брат Хиллиас.
– Давайте, – я немного не понимаю тона настоятеля, но кажется, что у него в глазах прыгают весёлые огоньки.
– Наш труд, конечно, весьма странен для человека практического склада ума. Например, какой сейчас толк в так называемых «мобильных телефонах» и «планшетах»?
– Никакого, – ответил я – Совсем никакого.
– Верно. Но это сейчас, сын мой. Сейчас. А спустя века эти знания, попав в нужные руки, послужат делу возрождения.
– А будет ли оно, это возрождение? – мне стало горько – Такими темпами, возрождать цивилизацию будет некому – все вымрут от голода и болезней.
– Нет, сын мой – душевно ответил настоятель – Ты не хуже других знаешь, что мы не только копировщики и переписчики, но и лекари, учителя, строители. Да, нас мало, и наш труд пока не заметен – но и Рим был построен не за один день.
– Да, это так. Но почему же тогда мы храним в тайне важные открытия и разработки – в земледелии, металлургии, технике? То, что уже сейчас может послужить делу процветания и возрождения?
– А кому мы можем передать эти секреты? – тонко улыбнулся настоятель – Феодалам, злобным и алчным, которые готовы убивать друг друга за кусок чужой земли? Или тёмным крестьянам, которые ничего не поймут?
Он открыл книгу, лежавшую на краю стола.
– Пятьдесят лет назад знания уже попали не в те руки. Наши родители ещё жили в прекрасном мире – с первыми летающими машинами, колониями на Луне, роботизированными заводами, они жили до девяносто-ста лет, пребывая в здравом уме. Но лидеры тогдашних государств не смогли договориться, и мир рухнул в пропасть, – наставник мой медленно перелистывал книгу – Нам понадобилось не так уже и много. Уничтожение нескольких энергостанций, мощный компьютерный вирус, парочка локальных конфликтов – и вот, былое великолепие обратилось в прах. И оказалось, что кроме нескольких сотен тысяч человек все остальные в нашем мире не нужны. Эпоха цифрового идиотизма превратила людей в бесполезные овощи, потушив искру Божью, и без электронного планшета в руке человек становился тупым, словно пробка. Такова оказалась цена стремительного прогресса.
