Утро начинается с барабанной дроби: это дождевые капли пытаются добраться до моей комнаты. Их останавливает оконное стекло, мутное, все в разводах. Сразу же вспоминаю, что вчера обещала маме вымыть все окна в квартире, о чем благополучно забыла, вернувшись из школы. Мысленно задаюсь целью исправить это сегодня. Во что бы то ни стало. Завтра важный день. И все должно быть в лучшем виде.
Отправляюсь на кухню в пижаме и по дороге протираю глаза. У мамы усталый вид. Она смотрит в окно, обхватив себя руками, и, конечно, грустит. Она всегда грустит перед днем рождения, говорит, что это нормально для любого, кому стукнуло больше тридцати. Я с ней не согласна. Мне шестнадцать, и я тоже грущу.
– Бегом умываться! – командует мама, не оборачиваясь, и я повинуюсь с улыбкой на лице.
Мама заслуживает всего самого лучшего, и я собираюсь устроить ей настоящий праздник. Лишь бы сегодня все получилось!
Подхватив с тарелки еще горячий тост и сделав пару глотков чая, несусь обратно в комнату, игнорируя мамино «поешь нормально!». С куском поджаренного хлеба в зубах, отбрасываю подушку в сторону, достаю конверт и принимаюсь считать то, что мне удалось скопить. Все без изменений. Не хватает двух тысяч. Всего двух тысяч, ну как же так?!
Когда мама заходит в комнату, конверт надежно спрятан под матрас.
– Надюша, – говорит мама с укором, – ну сколько можно повторять, завтрак – самый важный прием пищи. Не забыла, что у тебя сегодня контрольная?
Как я могу забыть? На эту контрольную я очень надеюсь. Если получится, она принесет мне недостающие две тысячи.
– Помню, – отвечаю с улыбкой.
– Умница. А теперь вернись на кухню и поешь нормально. И вот еще что… – мама задумчиво поднимает глаза к потолку и продолжает уже через силу: – Завтра приедет тетя Вера с внучкой и зайдет Вита с мужем. Так что после школы – сразу домой. Нужно привести дом в порядок.
Сейчас смотреть на мамино лицо больно. Она никогда никого не приглашает на день рождения, но нам обеим понятно, что гости все равно придут. Ничего. Это несчастное выражение на мамином лице завтра сменится на удивленное и радостное. Иначе и быть не может!
В школе все по-старому. Толпа народа, гогочущего без повода, духота, одиночество и чувство собственной никчемности. Школьники начинают расступаться в стороны, и я уже заранее знаю, кого увижу перед собой. Тая Головина, победительница прошлогоднего конкурса красоты «Мисс школа 1345», дефилирует по коридору, не обращая внимания на окружающих. Моя подруга и советчица, хорошистка и любимица учителей, несбыточная мечта каждого школьника.
– Привет! – ее глаза останавливаются на мне, а лицо озаряет лучезарная улыбка.
Рядом с ней, как всегда, отставая, семенит Полинка. Наша троица снова в сборе.
– Привет, – отвечаю я и тут же смущенно опускаю глаза, потому что все, о чем я могу думать в данный момент, – деньги.
Я готова попросить ее дать мне в долг сразу же после приветствия, но сдерживаю себя. Тая хоть и умница, но так просто денег не даст.
После краткого обмена последними школьными сплетнями, мы вместе идем в класс. Я даже на какой-то момент забываю о деньгах и мамином подарке, так хорошо просто идти рядом с девчонками. Есть в наших встречах какая-то душевность, что ли. В такие моменты я не одинока, и это безумно приятно.
– Ах да, – Тая резко тормозит и вцепляется длинными ногтями в мой локоть, – чуть не забыла! Помнишь того новенького из десятого «А»?
Еще бы мне не помнить. Увидев Стаса впервые, я совсем потеряла голову и сразу же поделилась этим с подругами. Тая тогда просто фыркнула, а Полинка едва заметно дернула плечами. Они не сказали мне, что я ему не пара, хотя это было ясно, и за это я их люблю.
– И что с ним? – отвечаю я, поправляя волосы и изо всех сил стараясь казаться равнодушной.
– Выбрось из головы, – наставительно говорит Тая, традиционно наклоняясь ближе к моему лицу, – он даже целоваться не умеет!
Застываю на месте. Мне кажется, что стук моего сердца слышит вся школа. Тая удивленно таращится на меня не больше секунды, затем пожимает плечами, отцепляется от моего локтя и проходит в класс. Прежде чем припустить за ней, Полинка посылает мне быстрый сочувствующий взгляд.
Обычно я сижу за партой позади девчонок, но в этот раз мне хочется сесть на любое другое место. Мама говорит, что злиться на кого-то – значит, причинять вред себе. Тем более, я знаю, что Тая не хотела меня обидеть, просто она такая. Каждый ее поступок можно объяснить заботой обо мне. Своеобразной, конечно. Иногда совершенно дикой. Но заботой. И поцелуи со Стасом (от этой мысли меня начинает подташнивать) – тоже проявление ее любви ко мне. Просто она желает мне лучшего. А он даже не умеет целоваться.
Решительно сажусь на свое привычное место и сбрасываю сумку прямо на пол. Тая поворачивает голову и ослепительно мне улыбается. Долго на нее злиться – просто невозможно.
– Сейчас Кукукнутая снова возьмется за старое, – шепчет Тая и тихонько посмеивается.
Полинка тоже хихикает. И еще несколько девчонок, услышавших ее реплику. Я не смеюсь. Та, кого все они называют «Кукукнутой» – прекрасный учитель и мой друг. Евгения Павловна Кукушкина. Что ж, с фамилией ей не повезло. Но прозвище с этим вряд ли связано. Она ведет историю и каждый свой урок традиционно начинает с какой-то легенды, мифа или просто сказочной истории. Да, она частенько отходит от темы урока, чтобы поведать нам о чудесах этого мира, и что с того? Эта удивительная женщина, в отличие от других учителей, умеет вызвать интерес, заставить слушать себя, затаив дыхание. Но, похоже, это мало кому интересно. В наше время тема мистики не увлекает никого.
– Садитесь! – громко говорит Евгения Павловна, заходя в класс.
Встать еще никто не успел, поэтому по классу прокатывается волна идиотского ржания. Учительницу это нисколько не смущает, она давно привыкла к поведению подростков, и ее непроницаемое лицо в очередной раз вызывает у меня восхищение. Я любуюсь ей, точно уникальной картиной в галерее.
– Есть одна легенда, – без предисловий начинает она, и я подаюсь вперед, чтобы точно не пропустить ни одного ее слова, – о голодных духах. Индуисты называют их преты. Их животы раздуты, словно воздушные шары, а рты – еле заметные щели. При жизни они были жадными, алчными и злобными, а после смерти их тел неупокоенные изувеченные души продолжают блуждать по земле, завывая от страданий и голода.
Мои руки покрываются гусиной кожей. Евгения Павловна все говорит и не сводит глаз с моего лица.
– Иногда они выбирают любую безделушку и кружат над ней, пока кто-то живой не заберет ее себе, тем самым выпуская их из клетки.
Мне не надо смотреть по сторонам, я и так знаю, что больше ее никто не слушает. Мне кажется, что глаза Евгении Павловны горят огнем.
