ПРОЛОГ
Он бежал, не разбирая дороги, бежал так быстро, как это только было возможно в его физическом состоянии. Ветки колючего кустарника хлестали его по лицу и телу, раздирая кожу, оставляя грубые царапины и капли крови на лице и руках. Но он ничего не чувствовал. В его голове билась лишь одна мысль, болезненно пульсировала, стучала о виски, словно пытаясь выбраться наружу. Он спит. Спит. Это только сон!
Но до чего же явственны царапины на его руках, как же они болят, разве во сне он может чувствовать боль? Разве во сне его ноги могут так увязать в песке и грязи? А листья, которые шуршат под босыми ногами? И этот холод, жуткий холод, даже когда он быстро бежит, и, по сути, наоборот, должен вытирать пот со лба…
Или это страх? Страх заставляет его бежать вперёд. Он боится бежать, но почему- то продолжает гнать вперёд. Его не покидает ощущение дежа вю. Это уже было! Однажды он уже бежал так быстро, будто от этого зависела вся его дальнейшая жизнь. И, в общем-то, так оно и получилось. Ужасаясь своим воспоминаниям, он хотел остановиться, но не смог. Продолжая бежать, он внезапно начал узнавать местность, по которой нёсся во весь опор, чувствуя, как камни и иногда иглы кактусов, растущих вокруг в изобилии, впиваются ему в пятки.
И этот запах – запах лавра, такой настоящий, сильный, терпкий. Запах, который первое время после случившегося много лет назад буквально преследовал его, потому что ассоциировался у него с тем, что случилось тогда. От этого запаха его уже начало тошнить, и он снова хотел остановиться, повернуть обратно, пока его желудок не взбунтовался, и не вывернул наружу своё содержимое. Но он не смог. Словно какая –то посторонняя сила толкала его вперёд. А, может быть, эта сила существовала на самом деле? И имя ей было – болезненное любопытство? Или сладкий мазохизм? Ведь зачем-то он продолжал бежать по лесной просеке, которая уже вот-вот должна была вывести его к той поляне. Хотя он узнавал эту дорогу, вернее, хорошо её помнил. Эта дорога – из его прошлого – когда –то резко изменила его жизнь. И вот теперь, спустя столько лет, он вновь бежит по ней. И пусть он понимает, что всё это происходит во сне, но вот ведь странность: он не может свернуть с неё, не может просто физически, хотя и пытается.
Запыхавшись, он выбежал на поляну, инстинктивно закрыв глаза. Ему страстно хотелось проснуться. Самое удивительное, что он отдавал себе отчёт в том, что, скорее всего, он спит. Он видел, что на нём надеты майка и спортивные трусы, и что ноги его босы. Именно в таком виде он и спит обычно. Но он также видел, что все это – реальность. От этой двойственности можно было сойти с ума.
Неизвестно, сколько времени он так простоял, зажмурившись. А потом сообразил, что надо довести дело до конца. Чутьём он понял, что должен ещё раз вынести этот кошмар. Тогда, может быть, ему удастся проснуться. Глаза его распахнулись. Он увидел то, что так боялся увидеть. Рядовой Тимофеев лежал на взгорке неподалеку их базы, возле караульной вышки. Одна половина его головы была полностью разворочена, являя любопытствующему взору содержимое черепной коробки…
Он наклонился над желтой сухой травой, и его стошнило. Господи, тогда тоже так было! Всё повторяется, точь-в точь по старому сценарию!
Потом, решившись, он подошёл ближе, повторяя то, что уже делал когда-то. Сейчас должен прибежать начальник караула, и станет легче. Однако тот все не появлялся. Зато тело Тимофеева внезапно шевельнулось, и, цепляясь одной рукой за какой-то диковинный кустарник, с трудом приподнялось.
Словно примёрзший к месту, он с ужасом смотрел на эту картину. Рот его невольно открылся, но вместо крика оттуда вырвался лишь натужный хрип. Тимофеев посмотрел на него уцелевшим глазом, и ощерил жуткое пространство окровавленного рта.
– Ну что, майор, тебе нравится? – довольно бодро произнёс он. – Смотри, смотри внимательнее, что ты со мной сделал…
Зажав рот рукой, офицер попятился назад. Этого не было в том прошлом, страшном сценарии, да и не могло быть! Мёртвые не оживают, это невозможно! Он почувствовал, что теряет сознание, и осел на землю, не отводя взгляда от Тимофеева, пока перед глазами не поплыла мгла.
Он открыл глаза и понял, что всё кончено. Он наконец проснулся, и лежит в своей кровати, в своей квартире. Только его трясёт, будто от холода, и зуб на зуб не попадает. Это был сон, всего лишь сон, но какой ужасный, какой кошмарный…И такой яркий, словно всё это происходило наяву…Почему ему это приснилось, через столько лет? Почему этот кошмар не мучил его тогда, когда всё это произошло?
Он с трудом сел на постели, отходя от тяжёлого сна, вновь переживая гибель своего солдата, глупую и бессмысленную смерть, которую он мог предотвратить, и опустил ноги, нащупывая тапочки. Ему срочно надо было закурить. На полу, под ногами, что-то зашуршало, и он глянул вниз. Возле тапочек лежал скрюченный, одинокий, пожухлый листок, отклеившийся от его пятки…
***
Наташа щёлкнула пультом от телевизора, нашла нужный канал, а затем забралась с ногами в кресло, положила на колени коробку с пиццей, и, обжигаясь, откусила приличный кусок. На подлокотнике, рядом с ней, стояла пластиковая бутылка сладкой газировки. Прожевав очередной кусок, Наталья отвинтила пробку бутылки, и апельсиновая воздушная струя пузырьков ударила ей в нос. Она поморщилась, но исправно приложилась к бутылке, при этом ругая себя на все лады. Ведь знала же, что на ужин лучше всего купить кусок рыбы или куриные грудки, и гарнировать их свежими овощами. А вместо газировки выпить зелёного чаю, можно с ложечкой мёда. Однако же она не смогла устоять перед удовольствием, далеко не всегда доступным. Зелёный чай и куриные грудки с овощным салатом у неё и так почти каждый день, с тех пор, как она решила сесть на диету, а вот пицца с анчоусами и подтаявшими шариками моцареллы –это настоящий деликатес для неё.
Наташа приготовилась внимательно слушать, с удовольствием подтянув к себе очередной кусок пиццы. Интересно, что сказали бы её клиенты, видя её сейчас, такой – в старых джинсах, застиранной футболке, которую давно пора выбросить, но жалко, так как она осталась от первой поездки Наташи за границу, с растрёпанными волосами, и жирными пальцами, испачканными в расплавленном сыре?
Она хихикнула, и тут же помрачнела, переключившись на происходящее на экране действо.
В кресле, напротив ведущего, сидел не Егор Белянин, ради которого она, собственно, и решила посмотреть сегодня эту передачу, а Артём Сергейченко, который ей никогда не нравился. В программе произошли изменения, о которых зрителей не предупредили. Либо не успели, либо сочли замену неважной.
