***
В тёмно-синем крыле воронья утонула озимь,
тёмно-серым дождём в окошко стучится беда,
в тёмно-грязных разводах на улицах скользких вода;
снятся нищие, неба просят.
19..
***
Одним объяты одеялом,
крыло к крылу стрижами ввысь.
И все движенья повторял их
попарно сложенный сервиз.
***
У Хлебникова вывернутый дар,
как наволочка звонкая до дыр;
в стихах, как в перьях.
Словно в птичий мир
исчез, Божественное пробормотав.
***
Завис, зимы последний свидетель,
лист – ветошью грязной в обнове –
вцепился в ветку и держится еле,
как жизнь, прожитая на честном слове.
***
А время ужато
до чёрточки малой,
связующей даты
рожденья и славы.
***
Открыт и падает на землю небосвод,
и звёзд парадный строй нарушен.
Бог наигрался, кончился завод.
Большой ребёнок, собери игрушки…
***
Холодно. Бессмысленно. Дышать
нечем. На века зевота.
Что-то делать. Что-нибудь решать.
Жить и умирать за что-то.
***
День длится вширь и вдаль очей твоих светлее.
И ночь пустыннее твоих спокойных уст.
Я за себя ещё сказать успею,
я за тебя в молитвах отшучусь.
***
Долгий вечер, дальний вечер.
Тёплая, как солнце, пыль в горсти,
тихий шёпот: "Господи, прости
человеку человечье…"
***
Как волчата под звёздным именем мы.
И лелеет нас тёмной лаской
то ли Бог, не имеющий имени,
то ли имя под божьей маской.
***
В великой суете сует
у нас, родства не помня, с Вами –
два-три кивка за столько лет…
Как будто вечность перед нами.
***
Но смолкой пахнет свежевыструганная
доска,
не в мой затылок гвозди и не я
пока…
***
Из хаты, озабоченно смел, –
руки поглубже в карманы, как в ножны мечи,
шапку на уши-глаза, сердце на стрём, болтанки лишивши, –
выйду.
Фёдор Михайлович, спите спокойно: всё тот беспредел
и в книгах и в жизни.
***
_______о____
_____♪______
Те звуки-исполины, крылья-звуки,
освобождение божественного духа.
Токката, ре-минор величественной фуги,
тоска счастливая, когда мы были звуки.
И душа сквозна,
и рука нежна.
Хочешь лени – на!
Хочешь стали – на!
***
Возмужали, стали мудростью, молчанием речисты.
Осень. Листья, как и в оны годы, ах какие листья!
Осень, как и в оны годы, золотая. Грустно.
На скамье, что в Царскосельском парке, пусто.
***
Уже воспоминанья тень –
не часто, не отчётливо, не смело:
свет глаз не ярче света тела.
Был вечер. Было утро. Первый день.
***
Есть радость тайная в звенящем слове есть,
и в слове нет живёт кузнечик жизни.
И жизнь сплошная тайна есть.
И смерть, всего одна разгадка жизни.
***
И глаз твоих небесная усталость,
и рук моих несдержанность; пока
как будто жизнь ещё не начиналась
в замесе дивном: света и песка.
***
Сучья жизнь, но все живём под Богом,
кто в ладошку, кто в платок.
Осознав, где Бог и где порог,
ухожу в винительном с предлогом.
Столько лба, что места
на Сенатской площади.
И в зрачках судьба.
И лицо породистой лошади.
***
По лужам ласточкой раскрытою скользит,
во взгляде влажный блеск, зовущая истома.
В её руках парящий дождевик.
Раздвоенный язык в раскатах грома.
***
И у виселицы последнее желание,
и у зрителя великодушие ложное.
И поэзия – крови переливание
из пустого в порожнее.
***
Кузнечиков шрапнель, слюда стрекоз,
запёкшиеся губы лета.
И вырастет среди травы и роз
слепое солнце мёртвого поэта.
***
Началась и запнулась песня
про какой-то казанский приют.
Кони лучше живут, интересней.
И другие песни поют.
***
Через пустыни волн, усталый пилигрим,
в тоннелях глаз сквозь пьяный дым,
печальным одиночеством храним,
родной, соборный свет: "Поговорим…"
***
Я из тех, потерянных по дороге,
не поднимавшихся по тревоге,
в кулачок подводивших свои итоги.
Не ищите нас, нам осталось немного.
***
Звёзды нас уже качали,
снова в звёздное начало?
Свет на рыльце стрекозы,
дорогой мой, Дао-цзы.
***
Нефть подросла в цене. Красив Париж.
В Ирак внедряют правила и фраки.
И во дворе грызутся две собаки,
и кость сладка, как на обрыве жизнь.
***
Твой зрачок теплеет прошлым,
а сегодня сталь стекла.
У окошка села кошка,
кошке хочется тепла.
***
Ощерится мёртвая пашня без лада, без края,
и встанут деревья толпою без края и лада,
и первые птицы вернутся из дальнего рая
в родные гнездовья ещё не забытого ада.
***
Разлита мгла, желток луны
с разбегу шлёпается в кадку.
И ночь до самой глубины
в смятении, в сиянье, всмятку.
***
Голос был, да шепоток остался,
кровь твердеет, но ещё течёт.
Если Бог и вправду просчитался,
жизнь моя – божественный просчёт.
***
Ночь за окном. Снег за окном. Новогодняя ёлка –
хвойная ветка в узкой бутыли зелёной тоски.
Распусти мою голову да свяжи шерстяные носки,
почитай-ка мне сказку про доброго серого волка.
***
Морозное утро. Сретенье. Тёплый свет над домами.
Деревья и долгие тени, словно волхвы с дарами.
Птица большая реет низко под облаками.
И нищенка губы греет и руки одним дыханьем.
***
Только трижды слепой,
трижды глухой
и немой трижды –
выживет.
***
Беспомощный, бесполый, ноль, сиречь,
как моль без мусора, без поцелуя губы,
пока не оживёт и не разбудит
каким-то чувством собранная речь.
***
Жизнь не кинула, смерть не стучалась,
скука сукою не печалилась.
Вот и день сошёл, эка малость,
не прибавилось, не убавилось.
***
И вода уходит,
и тепло из дома.
Пустотой года
шевелит солома.
***
Развалины. Сирень. Полдневный час.
Славянский шлем, кривая сабля хана.
Во фраках ласточки, синицы в сарафанах,
тень ворона, скользящая сквозь нас.
***
–Послушайте, страна, куда вы прёте,
как пятая статья Конституции?
–Я, мой херц, в Пакистан – миномёты,
леденцы – из Турции.
***
Ребёнок у груди, курлыки-звуки
и сверху вниз молочная река.
Чистосердечны только эти руки
и чисты только эти облака.
***
Стихотворчество – это человечек, пляшущий
рядом с нами,
или человечек, пляшущий внутри нас.
И если Уитмен пишет глазами,
то Элиот сиянием из его глаз.
***
Ночь коротка.
Рассвет.
С далёких звёзд
ответа нет.
***
В комнате без женщины и вещей поселяется эхо;
говорят, неразговорчиво оно и не отвечает на мысли.
Может быть, голос его смягчает старая пыль?
Ближе к вечеру слышу тихую продолжительность вздоха.
***
Он до того боялся,
что боялся обидеть ребёнка
и протыкал зажжённой сигаретой
большие листья деревьев.
***
За тыщи лет ничего не изменилось: ровно,
клубясь идут облака небом.
И долгая тёмная очередь за гробом,
как после войны – за хлебом.
***
Я люблю под дождём подышать-помолчать,
я люблю, когда – снег или что ещё – свыше.
Друг мой Вася, я знаю и сам, как писать,
ты скажи мне, друг Вася, зачем мы пишем?
***
До сих пор страшно: смотреть в глаза,
если и они смотрят в твои – в оба.
Не страшно умереть, неудобно за-
бивать гвозди в крышку своего гроба.
***
Зимою солнце выйдет пару раз
из своего холодного зимовья,
