Владимир сидит на скамейке в центре сцены, лицом к зрителям и Спиридону на другой скамейке, с одной стороны сцены, как бы на заднем плане. Конец дня, уже темно.
Владимир. Спиридон, который час?
Спиридон. 4 часа 8 минут.
Владимир. Она придёт… обязательно придёт. Вчера ей что-то помешало, какое-то препятствие в самую последнюю минуту. В 6 часов было уже почти темно.
Долгое молчание, тишина.
Владимир. Сколько сейчас времени?
Спиридон. Четыре часа 11 минут.
Владимир. (Нравоучительно, можно даже сказать – напыщенно) Время тоже требует своего времени. Особенно, если мы не хотим оставлять его в покое.
Спиридон. (То ли лишь бы отмахнуться, то ли проникнувшись сказанным) Да.
Слышен шум двигателя автомашины, достаточно далеко.
Владимир. Автомобиль. Пойди посмотри, это должна быть она.
Спиридон (оборачивается). Нет.
Казимир. Спиридон, а ты, извини за нескромный вопрос, давно трахался?
Спиридон.…
Владимир. Гликеретта…! Её пухлые губы восхитительны! Твой дряблый член будет пускать слюни, просто даже завидев её издалека. (Мечтательно) А белая кожа её бёдер!? А медные прозрачные кружевные локоны, которые окружают её нежно-розовую киску! (Долгое молчание) Спиридон, ты когда-нибудь трахал рыжую бестию?
Спиридон. …?
Владимир. Доводилось ли тебе когда-нибудь пробовать сок из киски горячей рыжей кобылки? Ты когда-нибудь сосал складки прозрачной кожи, которые свисают между большими розовыми губами, едва покрытые тонким шелковистым пухом медового цвета… Ах, эти рыжие бестии! Есть стихи, поэмы, сложенные о рыжих! Поэты их страстно воспевали! «Опять-таки эта рыжая нагая в передней…» Она одна чего только стоит! Разве можно в здравом уме и сознании представить себе Геллу брюнеткой?
Спиридон.…
Владимир. Спиридон, ты когда-нибудь покусывал своими губами нежный бутон четырнадцатилетней девственницы, кричащей от наслаждения, которое она неожиданно для себя отыскала меж твоих могучих рук? Ты пропихивал свой твердый, как рукоять кирки, член в девственный живот? Нет, конечно, ведь твой пенис от рождения постоянно мягкий.
Спиридон. (Молчит, приподнимая то ли возмущённо, то ли непонимающе свои плечи).
Владимир. Интересно, понравился бы тебе пронзительный крик, сигнализирующий о безупречной, ну просто идеальной дефлорации. А звуки, похожие на щенячьи при утоплении, когда ты слизываешь с бёдер девушки всё, вплоть до последней капли… свежие и невинные точки первой крови, реальные свидетельства рождения женщины… (Долгая медитация)
Ладно, хватит о Гликеретте, тем более, что она уже давно не девственница. Гликеретта ещё та штучка, красотка – камелия, как говорили в старые добрые времена в Петербурге. (Он произносит эти слова с неопределенным московским акцентом). Ничего страшного, нам обоим понравится иметь с ней дело. Который сейчас час?
Спиридон. Четыре часа 28. минут
Владимир. Уже почти половина пятого, а её всё нет и нет! Она заставляет нас ждать, эта несносная Гликеретта. Уже два месяца мы напрасно ожидаем её каждый день. Но сегодня… я чувствую это каждой клеткой своего тела… руками, которых у меня давно нет… но поверь мне, они всё ещё со мной… это наконец произойдёт, и она придёт. Моя самая чувствительная часть тела чуть ниже живота уже ощущает её приближение. (Смеётся)
У неё большая грудь… у нашей Гликеретты… Одетты… Годетты. Вся испещренная голубыми прожилками, словно карельский мрамор, и увенчанная большими розовыми ареолами, среди которых расцветают эрегированные соски. Да, этакая эталонная маджента, фуксия розовая! Её соски всё ещё возбуждены, они безуспешно стараются пробить ткань блузки. Прозрачной, заметь, блузки! (Печальный смех.)
Спиридон. (мычит что-то неопределённое).
Владимир. Обеими руками ты будешь мять её грудь, сильно ущипнешь за соски, и, чтобы она не закричала, я укушу её язык. Я буду лизать её грудь, живот, бедра и анус. Она будет стонать от наслаждения, сосать у нас обоих.
Спиридон. … (Огорчён словами Владимира, остаётся грустным и молчаливым).
Владимир. Когда мы будем ласкать Гликеретту, её бедра заблестят от сока, который станет вытекать из её киски. Она, эта античная сладострастница, пальчиками размажет его по своей прозрачной коже и станет поливать им свой собственный садик, покрытый медно-золотым мхом. Для нас, пожилых людей, это настоящий источник молодости. Спиридон, ты, мужчина, который не держал в своих руках женщину как минимум уже лет десять… уверен, что у тебя впервые в жизни будет стояк, как у знаменитого осла Пуату. Да и своими грязными дредами ты весьма походишь на него! Итак, ты положишь эту красотку на меня и поможешь мне наполнить её спермой…, и ты тоже… Она будет переполнена нашей животворящей амброзией. Она будет течь повсюду… меж её ягодиц… мускулистых бёдер. Ты слижешь весь этот нектар, чтобы очистить её тело. Правду говоря, будь осторожен, чтобы она не нассала при этом тебе в пасть, это обычный стиль, присущий этой сучке!
Спиридон. Неужели ты на самом деле так думаешь?
Владимир. Когда у неё течка, она забывает обо всём на свете, кроме себя, и в это время её может покрыть целый полк солдат. Она это обожает, и она просит большего… ну хотя бы повторить!
Долгое молчание.
Спиридон, ты окоченел?
Спиридон. Нет.
Владимир. Тогда не смей молчать в то время, когда я не жалею на тебя остатки своих сил.
Освещение сцены постепенно угасает.
