за сто тридцать шесть дней
ЗА НЕДЕЛЮ ДО ТОГО, как я уехал в пансион в Алабаме, оставив семью, Флориду и всю свою остальную детскую жизнь, мама настояла на том, что она закатит мне прощальную вечеринку. Ничего хорошего я от этого мероприятия не ждал – и это еще очень мягко сказано. Но меня все равно заставили пригласить своих «школьных друзей», то есть тот сброд, который тусовался в театральном кружке, и нескольких англичан отщепенцев, с которыми общественная необходимость заставляла меня сидеть в столовке нашей обычной школы. Впрочем, я знал, что они не придут. Но мать моя была настойчива, пребывая в иллюзии, будто я все предыдущие годы умудрялся как-то скрывать от нее, что меня обожает вся школа. Она приготовила целую прорву артишокового соуса. Украсила гостиную желто-зе ле ными флажками – это были цвета той школы, в которую я переходил. Купила пару дюжин хлопушек, напоминающих бутылки с шампанским, и выставила их вдоль журнального столика.
И в самую последнюю пятницу, когда почти все вещи были собраны, в 16:56 они с папой (и со мной) сели на диван в гостиной, спокойно ожидая появления кавалерии, которая должна была примчаться, дабы пожелать юному Майлзу счастливого пути. Явившаяся кавалерия состояла ровно из двух человек: Мари Лосон, крошечной блондинки в прямоугольных очках, и ее коренастого (это чтобы его не обидеть) друга Уилла.
– Привет, Майлз, – усевшись сказала Мари.
– Привет, – ответил я.
– Как лето провел? – поинтересовался Уилл.
– Нормально. А сам?
– Тоже хорошо. Мы ставили «Иисуса Христа – суперзвезду». Я помогал с декорациями, Мари – с освещением, – рассказал он.
– Круто. – Я кивнул со знанием дела, и на этом, считай, все темы для разговора иссякли. Я мог бы расспросить об «Иисусе Христе», но я, во-первых, не знал, что это такое, и, во-вторых, не хотел знать, и, в-третьих, я вообще в светских беседах не силен. Зато моя мама может трепаться часами, поэтому она решила продлить сложившуюся неловкость расспросами о графике репетиций, о том, как прошел спектакль, как его восприняла публика.
– Я думаю, что все прошло хорошо. Народу, я думаю, было много. – Мари явно много думала.
Наконец Уилл вставил:
– Мы зашли ненадолго, просто чтобы попрощаться. Мари надо к шести проводить домой. Веселой тебе жизни в пансионе, Майлз.
– Спасибо, – с облегчением ответил я. Хуже вечеринки, на которую никто не пришел, может быть только вечеринка с двумя грандиозно и бесконечно занудными гостями.
Когда они ушли, я снова сел рядом с родителями и уставился на темный экран телевизора – мне захотелось его включить, но я понял, что этого сейчас лучше не делать. Я буквально ощущал, что и мама, и папа смотрят на меня, ожидая, что я вот-вот разревусь или типа того, как будто я не знал с самого начала, что все именно так и будет. Но я ведь знал. Я буквально кожей чувствовал их жалость, с которой они поедали чипсы с соусом, предназначенные для моих воображаемых друзей, но жалеть надо было скорее их самих, а не меня: я-то не столкнулся с разочарованием. Моим ожиданиям ситуация соответствовала.
– Майлз, ты поэтому хочешь уехать? – спросила мама.
Я подумал над этим пару секунд, не глядя на нее.
– М-м-м… нет, – ответил я.
– А почему же? – настаивала она. Мама уже не первый раз задавала мне этот вопрос. Ей не особо хотелось отпускать меня в пансион, и она этого не скрывала.
– Это из-за меня? – предположил папа.
Он сам учился в Калвер-Крике, в той школе, куда собирался я, а также оба его брата и все их дети. Мне кажется, ему приятно было думать, что я решил пойти по его стопам. Дяди рассказывали мне, что моего папу считали крутым все ребята в кампусе – за то, что он одновременно и буянил, как только мог, и учился на отлично по всем предметам. Его жизнь казалась интереснее того жалкого существования, которое я влачил во Флориде. Но нет, я хотел уехать не из-за него. Не совсем.
– Погодите, – сказал я и отправился в отцовский кабинет за биографией Франсуа Рабле.
Я любил читать биографии писателей, даже если (как оно и было в случае с месье Рабле) я не прочел ни единого другого их произведения. Я открыл книгу ближе к концу и нашел отмеченную маркером цитату. («НИ В КОЕМ СЛУЧАЕ НЕ ДЕЛАЙ ПОМЕТОК В МОИХ КНИГАХ», – тысячу раз наставлял меня отец. Но как я иначе смогу найти то, что мне нужно?)
