Вместо предисловия (детство)
Которое можно смело пропустить, поскольку я и сам его нечетко помню – обрывками…
Я вспомнил себя лет в пять-шесть, а может, чуть позже. В пустом доме, в холодной постели. Очень хотелось есть, но на кухне давно уже ничего не было. Выйдя в огород, я нарвал недозрелых груш. Жадно откусывая сочную, жесткую мякоть, я подумал о том, что неплохо было бы нарвать фруктов про запас, чтобы не выскакивать от голода на улицу. Теплым летом фруктовые деревья радовали меня плодами всех цветов радуги, которые я приносил домой и раскладывал их на подоконнике.
В доме была печь, которую я к осени, с наступлением холодов, с трудом научился разжигать. На чердаке дома я обнаружил книги и газеты, а огороде – сарай, полный дров. Позже в ход шли и доски, отломанные от забора и толстые палки, подобранные мною в парках и на улицах города.
Первая зима выдалась трудной, скучной и голодной. Снуя в толпе людей, днем я воровал продукты на рынке с больших лотков, когда продавцы отворачивались. А вечером подбирал грязные, закатившиеся под прилавок овощи.
Больше всего мне хотелось хлеба, вкус которого я стал забывать. Взять мне его было негде.
Днем я слонялся по улицам, замерзая, заходил греться в магазины. Там, шатаясь среди очередей, я слушал, о чем разговаривали люди.
Из тех мест, где готовили еду, меня прогоняли…
К ночи я возвращался домой и, завернувшись в одеяла и найденную в шкафах старую одежду, вволю наревевшись в подушку, крепко засыпал…
* * *
Вторая зима мне понравилась больше. Я научился варить овощи и крупы. А еще, весной я выучился чтению. Буквы я знал, несложные слоги умел прочесть. Все остальное я подслушал у открытых окон школы. Я залезал на растущее рядом дерево и смотрел на мальчишек и девчонок по ту сторону окна. Мне очень хотелось к ним, но я понимал, что это невозможно.
Мы были не равны, пока они сидели за партой, шли домой с новенькими портфелями, гуляли с бабушками на детских площадках или с родителями выбирали игрушки в магазине.
И только вечерами, во дворе, играя в мяч или догонялки, я становился таким же, как они.
Нагулявшись, ребята уходили по домам, и первое время я, оставшись один, плакал от зависти к ним и жалости к себе. Шел в свой пустой и неприветливый дом, что-нибудь ел и забирался с книжкой на кровать. Читая, я окунался в другой мир, и надолго отвлекался от своего. Иногда залезал на крышу, где небо, которое я всегда любил, казалось огромным. Там я мечтал обо всем на свете, о том времени, когда я вырасту…
* * *
…Мне кажется, именно тогда я стал искать Бога. Того, кто должен был бы быть ответственным за мое существование в этом мире. Он встречался мне практически в любой книжке. Он был разной национальности, у него были различные имена… Я разговаривал с ним, доказывая свое право на жизнь среди людей. Я просил его… Ругал… И даже благодарил. Иногда.
…Я искал его постоянно и, более того, находил. Ненадолго. До того момента, как терял и понимал, что опять ошибся. Он встречался мне в красоте закатного небосвода. Я видел его очертания в некоторых людях. Я слышал его дыхание в легком ветерке. Я чувствовал его силу в трехдневном ливне. В любви, в дружбе, во сне – везде я ощущал его следы и шел за ним…
Бродяга, он никогда никого не звал за собой, идя своим путем свободного духа. Но я как щенок, принюхиваясь, ступал за призраком. Я искал его дорогу, надеясь догнать его.
* * *
Большую часть времени я проводил на улице. Домой меня загоняли темнота, холод и сон. Все детство я был предоставлен сам себе. Это была свобода, облаченная в одежды одиночества. Обнаженная, она дарила мне независимость и ею же наказывала, одеваясь.
Настроение мира зависело от количества денег в кармане, и лет с одиннадцати или двенадцати я смог работать. В силу возраста, отсутствия документов и прочего, ничего лучше рыночного грузчика, я сначала не нашел. Успел недолго поработать кондуктором, пока водители разрешали подменять запойных сотрудниц. Пробовал продавать газеты. Дворник, сторож, курьер, уборщик… Я прошел почти все.
Я очень хотел иметь документы и существовать на законном основании, но никаких попыток для этого не предпринимал. Я боялся того, что у меня отнимут дом. Я понятия не имел, чей он вообще, и как я в нем оказался. Дом находился за пустырем, на краю города. Каким-то чудом на него не приходили ни квитанции, ни счета. Вся возня с документами грозила мне остаться и вовсе без крыши над головой. Поэтому я надеялся когда-нибудь просто купить документы. О том, что все на свете продается, я узнал непозволительно преждевременно. Я успел возненавидеть деньги прежде, чем научился их зарабатывать. Потом я ненавидел их еще сильнее. Слишком тяжело они доставались мне. И слишком много зависело от них…
– Привет, – Алка распахнула дверь, тряхнув кудрявой русой челкой, – я сейчас буду жарить беляши. Я принесла мясо. Мука есть?
Я кивнул, не отрываясь от книги.
– Виталька придет позже. Сказал, принесет коньяк, – донеслось из кухни.
– Алл, – подошел я и прислонился к косяку, наблюдая, как она моет тряпкой стол. – Как мне паспорт добыть?
– Не знаю, – она пожала плечами и, тщательно протерев стол полотенцем, насыпала горкой муку. – Зачем он тебе?
– Я не могу нормально работать.
Она с сочувствием посмотрела на меня и в тысячный раз предложила:
– Давай в милицию пойдем?
– Посадят еще, чего доброго. Дом отберут. В приемник определят.
– Ну да… Ну да… – рассеянно кивала она в такт рукам, нажимающим на тесто. – Не знаю, и посоветоваться не с кем.
Дверь в дом с привычным скрипом распахнулась и в кухню, сбрасывая на ходу ботинки, вбежал мой второй лучший друг.
– Я коньяк достал! – вместо приветствия толкнул меня Виталька. – Гуляем! Обмываем мой диплом.
– А я не могу получить образование!!! – стукнул я в сердцах кулаком по двери.
– Послушай, брат. Не расстраивайся ты. Сделаешь себе паспорт, и что? В школу пойдешь, в первый класс? Заработаем денег, купим тебе какой-нибудь паспорт, аттестат, да и все. Или вот что. Давай его просто украдем у кого-нибудь? – предложил Виталик, отковыривая ножом плотно прилегающую к горлышку обертку.
– Придурок. А он будет не действителен, когда хозяин хватится и выправит себе новый? Мне потом другой паспорт воровать? Это государство! И я не могу год жить под одним именем, потом воровать себе чужое на следующие полгода, пока меня не поймают. Но и официантом я не могу всю жизнь работать на дядьку, который соизволил взять меня без документов!!!
– Эх, – Виталик разлил коньяк в две чашки. Одну протянул мне.
– Чего пьете, подождите! Накрою на стол, давайте по-человечески! – укоризненно обернулась на нас Алка, положив первый беляш на сковороду с зашипевшим маслом.
