Был осенний день, пронизанный рассеянным желтым светом…
Преобладание желтого цвета в природе объяснялось не только тем, что листва всех его оттенков: лимонного и червонного золота – берез; темной охры – дубов и вязов; желто-зеленого – плакучих ив; желто-красного, вплоть до оранжевого, – кленов и каштанов – а также миллионов других (их не перечислить, им и названий нет) в изобилии украшала и деревья, и землю под ними; не только тем, что под кручей, на вершине которой привольно раскинулся парк, пузырились золотом купола церквей, а ниже, масляно поблескивая холодной водой, медленно ползла за горизонт река, – но и тем, что легкий туман, с ночи упавший на землю и пронизанный теперь полуденными солнечными лучами, окрашивал весь мир дрожащей желтизной, делая его чуть незнакомым, призрачным.
На одной из скамеек парка, подложив газету, сидел пожилой человек в потертом пальто, старомодной шляпе и суконных ботинках на молнии «прощай молодость». Скорее всего, одинокий пенсионер, один из тех, кто считает, что день удачен, если встретил в парке такого же бедолагу и перекинулся с ним парой слов. Он-то и стал свидетелем странного события, о котором в дальнейшем предпочел никому не рассказывать, дабы его не обвинили в старческом слабоумии. А произошло вот что.
Того, как в глубине аллеи задрожал и сгустился, слегка потемнев, воздух и как потом из темного облака вышла на землю, зашуршав листьями, женщина, он, к счастью для себя пребывая в легкой задумчивости, не заметил. Он услышал стук каблуков по каменным плитам тротуара и только тогда увидел ее. Увидев женщину, он несказанно удивился, потому что появление ее на этой аллее было необъяснимым. В конце аллеи, в той ее стороне, где беззаботно цокала каблуками женщина, была смотровая площадка и далее – обрыв. С обеих сторон аллеи был заросший кустарником крутой склон, постепенно переходящий в плато, на котором раскинулся парк и за ним – верхняя часть города. Человек сразу исключил мысль, что девушка в легких туфельках и капроновых чулках (или что они там теперь носят) могла преодолеть заросли кустарника и длинный, крутой склон. Он знал также, что она не могла прийти со смотровой площадки, потому что он сам, придя в парк, вначале побывал там, но, поскольку над кручей ощутимо тянуло холодным предзимним воздухом, он предпочел более тихое место на аллее. В общем, загадка была неразрешимой, и он готов был уже предположить, что, вероятно, задремал и прозевал момент, когда девушка прошла мимо, направляясь к смотровой площадке, но сразу забыл о своих мыслях, как только увидел ее ближе. Не девушка – скорее молодая женщина, не здешней какой-то, далекой, экзотической что ли, красоты, от которой у него, весьма пожилого человека, захватило дух и как будто даже слегка закружилась голова. На ней была ярко-красная разлетающаяся накидка, скорее похожая на сложенные крылья птицы, чем на привычное в эту пору осеннее пальто, отчего наверно, он и принял ее за девушку, которые и в мороз-то нынче ходят неизвестно в чем, с непокрытой головой и, опять же, в капроновых чулочках (или что они там носят). Шла она уверенно, хоть, видно, никуда не спешила, с ленивой грацией, как разминающаяся балерина, перебирая своими неимоверно длинными ногами (которые, казалось, как стебли цветов, должны были бы перепутаться одна с другой), снисходительно оглядывая туманные окрестности небесной синевы глазами, тонкой рукой в черной лайковой перчатке поправляя золотистую прядь волос, то и дело падавшую на покрытый заморским загаром лоб. Все это, вместе с ее необъяснимым появлением, настолько было не похоже на реальность, что он невольно оглянулся, проверяя, не снимают ли где-нибудь поблизости кино.
– Здравствуйте, – очень вежливо поздоровалась она, и ему показалось, что голос ее прозвучал «музыкой небесных сфер», а стандартное приветствие неожиданно приобрело свой первозданный смысл, а именно пожелание здоровья ближнему. Более того, он и в самом деле почувствовал вдруг мощный прилив энергии, небывалую бодрость и забытое уже ощущение здоровья в теле.
– Не подскажете, как пройти к Андреевской церкви? – спросила она.
– Да вот она, рядом, – оторопело ответил он, преодолевая необъяснимое желание бухнуться перед незнакомкой на колени.
– Спасибо, – сказала она, и ему вновь послышалось первозданное пожелание – «спаси Бог», – которым, прощаясь, наградила его женщина.
Афродита – а это, конечно, была она – прошла к церкви и перекрестилась, глядя на купола, устремленные в небо, в космос, – домой, на далекую Этерну. Она впервые увидела обитель Бога и подумала, что, наверное, неслучайно ее купола имеют форму космических челноков. Постояв так, она направилась вниз, не по-женски смело ступая по булыжной мостовой в своих туфлях на высоком каблуке. «Где тут школа?» – поинтересовалась она у прохожего. Он ответил, а потом долго смотрел ей вслед, пока она не скрылась за поворотом узкой улочки.
– Девушка, вы до кого? – раздался строгий голос, едва за ней закрылась массивная дверь школы.
Афродита обернулась и увидела старушку-вахтершу, которая, испуганно обомлев, извинилась тут же: «О, пробачтэ», – не понимая, за что, собственно, приносит извинения.
– Да что вы, за что? – удивилась и Афродита. – Я к Первозванцеву, Андрею. Учитель истории он, – добавила она.
– Що ж вы видразу нэ сказалы, що до Пэрвозванцева, – заулыбалась старушка. – Ну йдить до нього. Другый повэрх. Кабинэт историйи. Там вин мае буты. Там.
Едва прозвенел звонок, из всех распахнувшихся дверей вырвалась ребятня. С некоторой опаской переждав поток, Афродита заглянула в класс и увидела Арея, окруженного десятком учеников, которым он продолжал что-то рассказывать.
Конечно, внешне он не изменился, но в нем изменилось многое, и это чувствовалось по манере поведения, разговора, жестикуляции, по выражению лица – необычайно доброму, всепонимающему – при общении с детьми.
Он увидел ее периферическим зрением (благодаря своей способности замечать в бою и реагировать на все, что лежало в его поле зрения – в пределах чуть ли не 270 градусов), но не прервал разговора и, лишь закончив мысль, поднял голову и улыбнулся ей: