…У него было с собой: любимый огурец из русской лавки, булка и три яйца.
В. Набоков, «Облако, озеро, башня».
1
– У меня фамилия фельдмаршальская. А какая, вам знать не надобно.
И сложила пальцы домиком над свекольной размазней.
Этим «не надобно» она моментально оказалась в прошлом, где газовые фонари, трубочисты, омнибусы и дамы курят папиросы с длинным мундштуком.
Таким это движение когда-нибудь еще раз вернется к нему, всплывет из памяти ни с того, ни с сего, вперемешку со всяким случайным мусором. Длинные пальцы, неопределенное время суток, слюдяные облака и легкомысленное небо сквозь легкую апельсиновую ретушь на горизонте.
И солнечный зайчик на лезвии ножа, которым она мастерски, едва касаясь, загрунтовала горчицей кусочек черного хлеба.
– Не затруднит ли вас подать мне… хрену-с?
Даже это крепкое, как подошва, мужицкое слово с приклеенной «с» у нее вышло округло, атласно, с придыханьем: «хэрьенос», как-то по-кастильски.
– Откуда вы вообще свалились?.. И ведь не надо было мне в этот планетарий. Ладно, я женщина с заскоками, всякое бывает… Хотя кольца Борромео говорят об обратном.
– Это над входом? Так их, вроде, Кубертен придумал, а… А что не так с кольцами?
– Это другие кольца. Жак Лакан… Три кольца, а не пять. Там весь фокус в том, что если одно сломать, вся конструкция рухнет. Математика случайного и необходимого. Ну, и еще воображения и реальности. Если, допустим, кастрировать воображение, то человек… В общем, одно без другого существовать не может. Вот так, насчет случайности. Значит, вы тоже что-то там не случайно забыли.
– Маятник Фуко. Нет, ну… Просто там никого нет. Прохладно. Как в избе летом.
– Вы живете в избе? И что, каждый раз после маятника Фуко ведете девушку в ресторан?
– Это Сибелиус.
– Не поняла. Дурака вы, я вижу, со вкусом валяете. С метафорами. Сибелиус ведь метафора, да?
– Да сам не знаю. Пошли как-то в концерт, как раз вон туда, в Летний театр. Оркестр симфонический. Сначала чего-то народное, что ли, забористое, а потом уж Сибелиус. Чувство такое, будто из института отчислили… Ну и впал я, значит, после этого в клаустрофобию. Да знаю я, что это такое. Но уж больно слово мохнатое, страшное, подходящее… Два дня мучился. Места не находил. Ни пива выпить, ни закусить, внутри буквально остекленел, сутки не брился. Шучу.
– Впечатление хотите произвести? Я там «Фантомас» смотрела. Лет семь тому, что ли, может, даже шесть… И так хотелось, так хотелось, знаете, чтоб как Милен Демонжо, и на синем экране, и чтоб вся в белом, и в мини до самого сокровенного! Чтоб ну прямо как в песне… Не шучу.
– И всюду, и всюду… нет лучше Милен Демонжо. Эта?
– Она. Эффект Пигмалиона. Работа над тем, что произойдет, если уверовать страстно, а оно здесь, елки-палки, понимаете,… как-то не хочет происходить… А Жан Марэ зато не понравился. Фу. А вот тот, который д’Артаньяна играл…
– Жерар Баррэ.
– Вот он. Я бы ему… Но это клаузон.
– Не силен во французском.
– Даже Леонид Ильич не силен, не расстраивайтесь. Есть такая штука – перегородчатая эмаль… Вот вещица.
Каким-то неуловимым, скользящим па она выловила из сумочки маленькую ореховую шкатулку, оплетенную тонкими перевитыми серебряными нитями вокруг овального, выпуклого портрета на эмали: женщина, на переднем плане кисть ее руки, за ней три холма над заливом, башня, кудрявые низкорослые деревца…
– Пустячок. От тещиной бабушки, – -взвесила левой ладонью, покачала, опустила возле графинчика с водкой. – О-очень старинная вещица. Говорит, уж точно работа добряка из Тревизо… Был такой Добряк. Лет эдак за пятьсот до клаузонизма. Всякому человеку нужен свой собственный клаузончик. Маленький такой, где всякие фантики. Перегородочка от всякого разного. Поэтому хорошо, что на Сибелиусе вы мечтали, подозреваю, именно о кружке пива.
– Не уловил.
– Нормальные мужья должны любить пиво, а не симфонические оркестры. Мой, слава Богу, от Сибелиуса тоже не близко, но, когда надо, как говориться, киснет в сиськах молоко. Фольклор, если вы не против… Мужается мужчина. Во имя семейного счастья. Ждет меня… Вот сейчас мне нужно что-нибудь соврать… Ну, например, возле деканата… э-э… уже лишних десять минут. У сына проблемы в деканате… такой Сибелиус…
– В деканат?
– В смысле, в мини? Мне можно. Я этот… победитель или как его там… ударник, что ли, соревнования.
– Какого?
– Социалистического, а что, есть другие? Просто муж у меня… Большой-пребольшой. Ну, и залетела валькирия, я, то есть, от социалистического реализма. Растревожила сон богов. Хотя сын-то, собственно, не мой.
– А!
– Полегчало? Это сын моего папы. Отчима, точнее. Фамилия у него самая обыкновенная: Перельман. Мама у меня, понимаете, как-то подумала-подумала, сделалась невестой и тоже стала Перельман, а там сыночек – на год меня моложе. В общем… Я в планетарий сбежала от предчувствий и, можно сказать, томления, вы – спасаться от Сибелиуса, в результате – селедка под шубой. Это тоже нормально.
– Не совсем так… Я этого Сибелиуса – когда вас увидел – убил в себе с одного удара. То есть, дело было так – или я, или Сибелиус. А я нерешительный. А тут взял и все решил. Сам не знаю, зачем.
– А зачем?
– За тем же, зачем и вы. Вот сейчас разойдемся, вы в деканат, я за отпрыском в музыкалку, потом жену надо встретить с рынка, потом на работу: я в Доме офицеров…
– У, да вы правильный. Курсе на пятом, да?.. Что-нибудь необязательное, творческое?
– Более или менее. Да какая разница. Генерал-провиантмейстер, по совместительству, главным образом. И вот, значит, разойдемся, а что-то останется, что-то такое… Как фото на память.
На самом деле, никакого Сибелиуса не было, ни жены, ни отпрысков, а была белокурая Зина из приборостроительного техникума, с тонкой талией, тяжелым бюстом и чувственной нижней губою, только шея коротковата, – безобразно звучит: короткошеяя Зина, – и фильм «Пусть говорят» с Рафаэлем («Сьерро мис охос, пара кэ ту но сьентас…»), и затеял он все это от тоски, всплывшей вдруг из пахучей нутряной глубины, бездны, куда он всегда боялся и куда всегда тянуло заглянуть, и где шевелилось нечто прожорливое, скользкое и холодное.
И снизошло: если он вот прямо сейчас не подойдет к этой женщине, никогда не случится нечто значительное. Может быть, самое значительное в жизни. Он не помнил, случалось ли с ним вообще когда-нибудь что-либо значительное, по крайней мере, большое, как-нибудь из ряда вон выходящее. Что-то похожее приключилось, когда вдруг чуть не женился тому уж лет пять назад на однокласснице: август, кленовые листья на ступенях загса, розы, запах коньяка, тема Мигеля, неправдоподобность и страх…
