Она дернулась и проснулась. Опять из-за собственного громкого всхлипа, в слезах. Горе, которое она испытала во сне, не имело границ, как темный океан. Если бы не пришло пробуждение, то, наверное, она умерла бы от разрыва сердца…
Венди отдышалась, потирая ладонью под левой грудью, и выругалась, вытерла пот со лба, повернулась на бок, чтоб дотянуться до стакана с водой, который приготовила с вечера.
– Всё, как всегда, – выпила, успокоила сама себя и поднялась; сильно сутулясь, вытирая слезы, направилась к окну – нужно было увидеть ночь, мир.
Кот Круп, добрый мурлыка, спрыгнул с постели, последовал за хозяйкой, путаясь под ногами. Венди наклонилась, взяла теплого, пушистого питомца на руки, уже с ним встала у окна, глядя на дремлющую реку.
Было красиво – лунная ночь, чистое темно-синее небо, россыпь звезд – всё это отражалось в дрожащих волнах. На том берегу чернел лес, горели там-сям золотистые огоньки редких усадеб. Там жили те, кто, как и Венди, искали тишины и одиночества.
Девушка чувствовала, как лопочущее сердце замедляет ход, успокаивается. Река, тихая жизнь возле неё, отсутствие звуков большого города, в самом деле, лечили. Воспоминания о Максе, который обманул её, об отце, который предал её, о сестре, которая думала, что знает Венди лучше самой Венди, были всё тусклее и тусклее и уже не доставляли той резкой боли, как год назад…
Она решила выйти из дома. Захотелось подышать ночным воздухом.
Через пару минут, завернутая в плед, стояла, опираясь локтями о забор, и с наслаждением подставляла лицо нежному ветру с реки. Пальцами босых ног зарывалась в прохладный песочек и радовалась жизни. Пусть так, с горечью и болью в сердце, но ведь можно жить. Есть домик, дворик, речка, ласковый кот и её рисование. И больше ничего, никого не надо. Теперь никого не надо…
– Надо нарисовать тебя, ночная красавица, – шептала Венди реке…
* * *
Стакан молока, булочка с корицей, желтое, кисловатое яблоко. Мольберт, краски, кисти, мягкая куртка, рубашка из фланели, старые джинсы, кроссовки, и ветер, пахнущий травами и рекой.
Что еще надо художнику? Разве что – крик чайки, шепот ветра в ивах…
Венди добавила на бледно-лазурный фон пару рисок-птиц, улыбнулась.
Через минуту нахмурилась: со стороны Кленового Дома прилетели звуки голосов.
Девушка подняла голову: роскошный Кленовый Дом стоял намного выше её скромного домика, на холме. От ворот этой усадьбы к реке вели каменные ступеньки по склону. По ним сейчас быстро спускался тот, кого она считала новым владельцем Кленового: высокий, худой мужчина в темном спортивном костюме. Его движения были расслаблено изящны, и при этом он рокотал что-то сердито парню, который за ним следовал. Тот второй был низким и пухлым и смешно прыгал по ступенькам.
Из-за шума ветра и ивовых веток Венди не могла разобрать, о чем говорили мужчины. А они, похоже, не видели девушку.
Оба теперь вышли на пляж.
Высокий остановился. Руки сунул в карманы. Лениво покачивался, сутулясь, слушая речь толстячка. Через минуту, видно утомившись, рявкнул что-то, махнул длинной рукой, как саблей, в сторону Кленового Дома. Пухляк даже отпрыгнул, словно побоялся получить по голове.
Высокий тут же отвернулся и побежал по песку, слегка прихрамывая на левую ногу. Глядя на него, Венди подумала, что, наверное, тоже стоит начать бегать – это ведь еще один прекрасный способ отвлечься от разочарований и горечи…
Девушка хмыкнула, увидав, как пухляк что-то крикнул вслед убегавшему, эмоционально пнул ногой песок, развернулся и побрёл к ступеням, чтоб вернуться в усадьбу.
– Не слишком удачное утро. Бывает, – пробормотала Венди, раздумывая, стоит ли дополнять свою картину таким элементом, как бегущий человек.
Когда она вновь посмотрела на пляж, то не увидала бегущего. Зато увидала лежащего. У самой кромки воды. На боку.
– Эй! Эй! – закричала Венди, бросая кисти и срываясь в бег. Она вдруг вспомнила, как упал, получив сердечный приступ, её отец.
Пухляк, уже прошедший несколько ступенек, обернулся на вопли девушки, тоже что-то выкрикнул и поспешил за Венди. Но споткнулся о некую корягу и проехал грудью и лицом по песку.
Так что к долговязому первой подбежала Венди. Схватила за плечи, чтоб перевернуть его на спину. Он был очень худ, но широкоплеч и тяжел. Но она справилась.
Лицо белое, тонкое, даже изможденное, как после долгой болезни. Нос прямой, крупный, чуть свернут набок, упрямый подбородок небрит уже дня три. Справа, на скуле розовел кривой, довольно свежий шрам, на нижней губе был еще один, маленький, серебристый. Мужчина еле дышал, с хрипами, глаза были закрыты.
Венди сняла куртку, скрутила в валик, сунула ему под голову.
– Эй, вы меня слышите? Эй, мистер, я звоню врачу, – сообщила она, хлопая себя по карманам.
Дьявол! Она забыла телефон! Остался у мольберта!
– О, мисс, как он? – это пухляк подоспел, рухнул на колени рядом с ней, схватил лежащего за руку, потряс. – Гил! Ублюдок! Отвечай!
– Вы что?! – возмутилась Венди. – Телефон! Вызывайте помощь!
– Да! Ах, да! – выкрикнул пухляк, вытащил сотовый из кармана куртки, стал лихорадочно набирать номер. – Поговорите с ним! Это нужно! – крикнул он девушке, поднимаясь и уходя в сторону.
– Говорить? Что говорить? – огрызнулась Венди.
– Всё что угодно! По погоду хотя б! Гос-споди, – зашипел он, роняя телефон.
– Погода… погода, – забормотала Венди, вновь глядя на лежащего.
Какой же он белый. Совсем плох.
Она осторожно смахнула песок с его лба и скулы. Мужчина ответил низким стоном, скривился.
– Эй, всё хорошо… будет, – промямлила девушка.
Потом вспомнила: её ж учили делать массаж сердца! Ну, да! Она ж пошла на спецкурсы, пока отец поправлялся. Чтоб быть готовой потом, если ему вновь станет плохо.
Массаж! Отличный случай, чтоб попробовать!
Она решительно расстегнула куртку лежащего. И прошипела: «Вот дерьмо!»
Под курткой была обычная серая майка, с темными пятнами пота, но под ней точно угадывались повязки.
– Сломаны ребра? – пробормотала Венди.
Массажа ему не видать – это точно.
Что ж делать?
Он задрожал, словно в ознобе. Зубы оскалились, застучали друг о друга.
Венди, без всякой задней мысли, обхватила его руками, прижала к себе.
– Всё нормально. Все хорошо, – бормотала она ему в ухо. – Помощь едет. А погода сегодня прохладная. Но это и к лучшему…
«Что за бред? Я ненормальная!» А его темные, коротко остриженные волосы пахли табаком…
– Быстрее! Быстрее, Лиз! – кричал, меж тем, пухляк в трубку. – Мы тут, у самой воды. Да, плохо стало. Решил пробежаться. Он синий! Хрипит! Раздери тебя! Мне надо было связать его?! Висеть на нем?! Заткнись и волоки сюда свою задницу и свою сумку! Или завтра будут похороны!
