К рассвету волны, бушевавшие всю ночь, успокоились, и теперь, уставшие, ласково и лениво плескались за низким бортом утлой лодки, в которой было четверо гребцов. Двое сидели на веслах и медленно гребли, третий стоял на корме и внимательно всматривался в темнеющий крутой берег, а четвертый лежал на дне лодки и беспомощно глядел на розовеющее на востоке небо. Истошно и надоедливо кричали чайки, которые серебристым клубком носились над водой и прибрежной полосой неведомой гребцам земли. Земля эта их и радовала и пугала. Радовала потому, что людям удалось купить на Кипре старое и, вероятно, краденное у местных рыбаков суденышко, с наступлением сумерек быстро отчалить от берега острова, боясь, что рыбаки хватятся и начнут искать краденое, и если найдут – покупателям несдобровать: никто не станет разбираться – купили они лодку или похитили.
Несколько дней и ночей разгневанный Посейдон кидал их суденышко с волны на волну, грозя сбросить ее в пучину, но в какую-то минуту бог моря сжалился над беглецами и не захватил их в свой плен, а пугал путников, словно выраставший из воды, берег неизвестностью, тем, что их там ждет. Хотя крестоносцев давно уже не было, земля не содрогалась от битв и не рдела от крови так густо, как было прежде, однако на ней продолжали властвовать многочисленные шайки разбойников – и мусульман и христиан, и язычников, и многих других верований и племен, густо населявших Палестину.
Лодка медленно пошла к песчаной отмели, которая на несколько метров отделяла море от крутого берега. Под дном зашуршала галька, и человек, стоявший на корме, нетерпеливо и даже как-то нервно махнул рукой, первым шагнул по колено в воду и вышел на землю. Это был грек Пантэрас.
– Нам сопутствует удача! Одиссей вернулся в родные края! – радостно воскликнул он, ударив себя в грудь кулаком и подняв вверх широко расставленные руки, будто пытался обнять с благодарностью неизвестную землю. – Вот она, долгожданная!..
– А где же твоя Пенелопа? – насмешливо спросил латинянин Десимус, оттолкнул от себя надоевшее весло, встал и, перешагнув борт, поставил в воду обутые в сокки[1] ноги. – Только Пенелопы нам теперь и не хватает.
Но Пантэрас не обратил внимания на шутку Десимуса, а сделав серьезным лицо и сложив у груди ладони, стал медленно и протяжно читать молитву:
– Патер имон[2] о ен тис Уранис[3]! Агностито то Ономо[4], эльтато и василиа су[5], тенистито то гелима су[6], ое ен Урано ке Эпигас[7].
Пантэрас, как и тысячи других европейцев, чья жизнь сложилась не так гладко, как хотелось бы, решивший найти и поймать птицу счастья вдали от родной Эллады. Если нет такой птицы в Афинах или Салониках, почему бы ей не быть на Земле обетованной?
Вслед за греком на сушу, отряхнув с ног воду, выбрался Десимус, актер, которому наскучили роли на подмостках театров Рима, возмечтал сыграть, может быть, самую главную роль в стране, отвоеванной крестоносцами у магометан. Десимус был невысокий, в отличие от Пантэоаса, щупловатый, с бородой, завитой в локоны, в пышном парике, как и полагалось у артистов Рима. На сцене они старались быть высокими, поэтому кроме париков на ноги они надевали еще громоздкие деревянные подставки высокой до 20 сантиметров, так называемые котурны, кстати, перенятые у артистов Греции. А вне сцены римские чудодеи любили ходить в сокках. Латинянин сделал театральную позу, поднял правую руку, но не стал читать молитву, а звонким голосом запел нечто из сыгранных им прежде пьес:
– Легат! Я получил приказ войти с когортой в Рим, по морю к Порту Итию, а там – путем сухим! – И довольный Десимус залился торжествующим смехом. Встав в позу военачальника, Помпея или Цезаря, он сделал лицо серьезным, указал рукой на землю, топнул ногой и произнес: – И вот я здесь!
Полный восторга и чувства победы он продолжал свою речь:
Там, в этом Древнем Риме, все от любви пьяны:
и юные гетеры, и почтенные матроны,
и всем легионерам уже не до войны!
Бои ведутся ближние и в них доспехи лишние,
Не злобствуют Нероны и напрочь замолчали Цицероны,
такая тишь, такая гладь,
патриции рабов уже заставят помолчать,
у всех в сердцах любовь!
И латинянин вновь громко, с сарказмом рассмеялся.
Не захотел отставать от латинянина и грек. Его тоже переполняла радость: во-первых, оттого, что все-таки удалось убежать с Кипра, где, казалось, бандит на бандите сидит и бандитом погоняет, а во-вторых, он наконец-то исполнил мечту – добрался до страны, о которой так много размышлял, ночей не досыпая, все думал, думал, как попасть на Святую землю, не как все авантюристы, жаждавшие легкой наживы в чужих краях, а хотел попасть в страну, где крестоносцы совершали, по его мнению, подвиги, сравнимые с подвигами Геракла. Увидеть еще невиданное, узнать новое, услышать еще неслыханное. Его интересовали и философия, и история, и география, и народы, которые жили далеко за пределами его любимой Эллады. И Пантэрас тоже, но не так театрально, как Десимус, для этого он не обладал даром артиста, однако на свой лад хрипловато, не очень складно запел:
– Ты не мучай циклопа, моряк Одиссей!
Торопись лучше к женщине верной своей,
Как умеет она третий год развлекает гостей.
Но тебе, Одиссей, что по лбу, что в лоб.
Мало ли, что ли на свете других Пенелоп!
И плевал на богов ты с высокой кормы,
Вся команда потонет— тебе хоть бы хны
Ты привык к этой хохме во время Троянской войны.
Ты не мучай циклопа, моряк Одиссей!..
Он хорошо знал свою страну, свой народ, предания, традиции, обычаи. Несмотря на то, что средневековая Европа, позабыв набедренные повязки, гиматии, хитоны и прочее, уже носила штаны, короткие куртки, модные шляпы, он имел на голове старинный пилосом[8], на ногах были короткие сапожки с отогнутыми, как гребешки у петушков, голенищами. Ну и борода как главное мужское достоинство!
Пока грек и римлянин состязались в излиянии эмоций и пении, Олекса с трудом поднимал своего отца Белояра, которому в лодке стало совсем плохо. Отец уже, будучи на Кипре, почувствовал слабость во всем теле, а в лодке во время сильной качки у него закружилась голова, он лег на днище и уже без помощи сына не мог встать.
– Недюжится мне, Олекса, – прошептал отец, беспомощно повисая на руках сына. – Умру я на чужбине… И рядом с матерью меня не похоронишь, – тихо, жалобно произнес он. – Господи, за что караешь?!
Увидев, что Олекса с трудом удерживает на руках отца, Десимус и Пантэрас бросились к нему на помощь, вынесли Белояра из лодки и уложили на теплом мягком песке, намытом морскими приливами.
