Глава 1
Темно-серое воинство. Первый сон Веры Не-Павловны
…Она вошла на станцию метро «Новослободская» и быстрым шагом направилась к турникетам. Что-то изменилось – быстро и неуловимо. Воздух стал вдруг спертым. Липким. Приставал к телу, словно вторая кожа. Что-то неприятное, тяжелое – чужое – повисло в воздухе, что-то было не так…
Лишь ступив на ленту эскалатора и спускаясь в глубину станции, она внезапно осознала, что именно показалось ей таким необычным. Ни в вестибюле, ни на эскалаторе не было ни души…
«Калле один на свете»… Вот так! Почему-то вспомнилась любимая детская книжка.
Который теперь час, с недоумением подумала она секунду спустя и привычно посмотрела на наручные часы… Ой, а часы-то она сегодня забыла надеть!
Но ведь на улице еще далеко не стемнело, и в метро в этот час обычно много людей – значит, не так поздно.
«Так же просто не бывает, даже перед закрытием всегда едут люди», подумала она, крепко держась за поручень.
Станция «Новослободская» – одна из самых глубоких в московском метро, и пока эскалатор медленно двигался вниз, о чем только не успела она подумать. Удивительная вещь – мысль человеческая: сверкнет быстрее молнии!
Затхлостью повеяло вдруг снизу, из глубины. Мрачным замшелым холодом, точно из погреба.
Движущаяся лестница начала ускорять свое движение вниз, сначала незаметно, затем все быстрее, быстрее… быстрее… Потом её ступеньки стали вдруг разъезжаться прямо под ногами, на глазах превращаясь в крутую скользкую горку, а наклон резко увеличился, стал почти отвесным! И с головокружительной скоростью устремился эскалатор вниз, прямо в пропасть, увлекая ее за с собой.
Она из последних сил вцепилась в поручень, навалилась на него всем телом, но проклятая лестница-расчудесница, как называла ее когда-то маленькая Вероника, продолжала стремительное скольжение, нет! Падение вниз…
Все быстрее, быстрее, быстре-е-е!
– А-а-а!!! – Ей показалось, что она издала громкий вопль, но – только показалось: с губ не упало ни слова, ни звука… А кошмарное стремительное падение все продолжалось, и стало ясно: она не удержится на этой сошедшей с ума, неудержимо летящей вниз бесконечной лестнице…
– О-О-Оой! – Она задохнулась от собственного крика, он оглушил ее так, будто уши заткнули ватой.
– А-а-а! – Все бесполезно. Словно под водой, она уже не слышала собственного крика.
И никто не услышит, никто не придет на помощь.
Что-то темное, беспросветное, неведомое, кошмарное приближалось с каждой секундой, надвигалось – но секунды раздвигались, воплощаясь в минуты и часы… И от того, что никак не понять было, что это такое, ужас сгущался, уплотнялся, становился все темнее, беспросветнее, а его запах – все кошмарнее.
Пл-люх!!!
Но она не разбилась, даже не ударилась. С головой окунулась в какую-то вязкую – не то бурую, не то серую – колышущуюся клокочущую жижу, источающую тошнотворный тухлый запах. Как от зацветшего пруда или болота с застоявшейся водой… Нет, даже хуже – мертвящий запах, вот! – с отвращением подумала она, поднимая голову и изо всех сил стараясь не дышать смрадным испарением, исходившим от неживой воды.
От мертвой воды… Прямо как в русских народных сказках: живая вода, мертвая вода, – с ужасом вспомнила она свои детские впечатления от народного фольклора. Это запах… разложения и гниения – вот что это такое!.. Но, по крайней мере, хоть не разбилась, вроде бы живая…
Что это?
…Темно-серая плесень подступала. Надвигалась. Сбивалась в большие угрожающие тени. Окружала со всех сторон. Темно-серая мышиная плесень покрывала, точно пупырчатыми обоями, чем-то похожими на графитовую пыль, облепившую сырые стены домов. Темно-серая плесень забивалась во все поры. Врастала в них. Распространяла вокруг смрадное дыхание. Непереносимым становился запах отвратительной ядовитой гнили, которой разило от серой плесени. Размножалась-самовоспроизводилась она с бешеной скоростью. Производила себе подобных в геометрической прогрессии. Мутные расплывчатые рожи гримасничали, ухмылялись. Плесень уже захлестнула всех своей мутной пеной. Люди задыхались от гнилостного смрада, многие из них захлебнулись омерзительной разлагающейся жижей, поглотившей их, накрыв с головой. А грязно-серой плесени становилось все больше и больше! Она подчиняла, подавляла.
Как не потонуть, не пропасть, как выплыть в мутной пене захлестнувших волн серой плесени?
Много-много времени спустя это темно-серое графитовое заплесневелое воинство начало потихоньку отступать на заготовленные позиции, но затхлая хмарь никак не рассеивалась, мельчайшие графитовые частицы садились на волосы, попадали на одежду, на лицо… но нет, лицо она закрыла руками. И все равно смрад проникал, казалось, во все поры, в горле встал омерзительный ком, и она не могла его проглотить… Невозможно было вздохнуть полной грудью. Защемило сердце, тяжело заныло где-то под ложечкой… Неживая, гнилая – ядовитая реальность.
«Господи, только бы живой выбраться, – судорожно думала она, – только бы живой!»
…Потом перед глазами встало его лицо.
Дай утонуть в твоих глазах…
Шуршание полночного весеннего дождя по свежей юной листве.
…Летняя ночь.
Они медленно шли по кромке прибоя, держась за руки и глядя друг другу в глаза, а море шептало им ласковые слова, улыбалось и пело свою любимую песню, а волны, набегая, нежно ласкали, целовали их ноги.
И пела луна, разгоравшаяся на разогретом закатом аквамариновом плюше неба. Огромный спелый диск растущей желтой луны стремительно катился по небу, падал в море, ослепительно сверкая, плавясь по краям, и звенел… Задыхался от восторга. Томный, вкрадчивый взгляд золотой луны сопровождал их. Небо высверкивало пылающими светлячками звезд. А навстречу этим первозданным звездам плыли облака, кружили в светлеющем, будто разбавленном снятым молоком, небе – ночь летом коротка! – порхали и, как огромные бабочки, трепетали полупрозрачными кружевными крылышками.
Господи, дай мне утонуть в её глазах…
Точно две свечки вспыхнули в его глазах. Вспыхнули ярко, как всегда, перед тем, как погаснуть свечкам. Язычки пламени заструились ручейками радости, зашевелились, как живые, завихрились… И погасли свечки – обе разом, словно кто-то сильно дунул на них.
