Солнце сияло ярко и жарко; лес, накануне казавшийся мрачным, выглядел светлым и приветливым. Вместо живых огоньков с ветки на ветку перелетали шумные птахи, а трава звенела от стрекота затаившихся в ней сверчков.
Повозка стояла там же, где ее оставили ночью, и вновь трепетала огненными крыльями. Рядом скучали фениксы в полном составе. Увидев принцессу, стражи отошли подальше, явно готовясь к обращению, а посланник открыл дверцу, вызвав в душе Ланэ волну досады и протеста. Ей так хотелось посмотреть, как обычные с виду люди становятся волшебными птицами! Но пришлось подчиниться. Ничего, – утешала себя принцесса, – еще будет возможность вдоволь насмотреться...
Словно из ниоткуда вынырнула служанка, о которой Ланэ беспечно успела позабыть, и попыталась вслед за госпожой сесть в повозку. И как бы ни прятала она глаза, взгляд принцесса перехватить сумела. И от того взгляда, как от хлесткой пощечины, загорелись сначала щеки, а потом и в груди, уже знакомо и тяжело, почти лишая дыхания.
Сколько же там было обещания сделать новую ее жизнь подобной старой!
В отчаянии Ланэ подалась вперед – то ли захлопнуть дверцу, то ли вытолкать наглую девицу прочь, – но путь служанке преградили и без участия ее госпожи.
– Отныне благо леди – забота ее мужа, нашего лорда. Ты же вольна сама распоряжаться своей судьбой, – раздался тихий голос, и нестерпимый жар чудесным образом отступил, словно под натиском зимней стужи, позволив принцессе сделать судорожный вдох.
Служанка тоже отступила. Ланэ успела заметить выражение полного непонимания на кукольном лице и приземлившийся в ее ладони увесистый, сыто звякнувший мешочек, после чего дверца захлопнулась, отрезая принцессу от несостоявшейся надзирательницы.
Ланэ бессильно откинулась на спинку сиденья, еще не веря, что избежала навязанной владыкой компании и той жизни, что готовил ей отец в чужой стране.
Теперь он не сможет ее достать.
По крайней мере, не так легко.
Посланник сел напротив, еще более холодный и молчаливый, чем накануне, словно не спал вовсе – принцесса не посмела выразить благодарность, предпочтя сделать вид, что чтит свои традиции, – и повозка тронулась, а набрав скорость, мягко оторвалась от земли.
На сей раз Ланэ была готова, и все равно сердце ухнуло вниз – и подскочило к самому горлу. Но она мужественно перетерпела и, едва почувствовав себя лучше, приникла к окну, отодвинув и занавеску, и изрядно надоевший покров, – и пропала.
Там летели облака.
Бескрайнее небо, свежий ветер, и земли отсюда совсем не видно, и можно представить, что ее нет, как нет запретов, условностей и сомнений.
И Ланэ смотрела – глазами и душой, задыхаясь от восторга, забыв обо всех своих страхах, прошлых и настоящих.
Небо и правда было повсюду, и высота больше не пугала.
Вокруг расстилалась нежно-жемчужная дымка, мягкая на вид, невозможно манящая.
Свобода...
Вот она. Осмелишься ли протянуть руку и взять столько, сколько сможешь?
Если бы только принцесса была одна!..
Повозка летела ровно и уверенно, по бокам, чуть приотстав, следовали фениксы, солнце золотило облака, взбитые свежим ветром в сливочную, густую пену.
Здесь, между небом и землей, дышалось на удивление легко.
И хотелось, чтобы этот полет длился вечно...
Или хотя бы навсегда остался в памяти. Без всяких сожалений.
Ланэ все же решилась. Бросила взгляд на посланника, который как будто задремал, осторожно вытянула руку наружу... и потерялась в пронзительном крике.
Он прошил насквозь и тело и разум, лишил чувств и мыслей; все завертелось, закружилось в безумном стремительном танце, что-то больно ударило в бок, в ушах – помимо крика, перешедшего в хриплый клекот, – засвистел ветер.
А впереди – вверху? – крутились вихри грязно-серого тумана, охваченного багровыми языками пламени.
Небо горело.
Все было точно во сне, медленно, тягуче, невозможно, будто и не с ней.
Тело стало неповоротливым и одновременно странно легким, словно перышко, и принцесса толком не понимала, падает она на далекую землю или же воспаряет к еще более далеким небесам.
Страха не было.
Вообще ничего не было, кроме поющего в ушах ветра, выбивающего дыхание.
Сотканные из плотного тумана облака оседали слезами на щеках и горечью невысказанных сожалений на сердце, сжавшимся в крошечный, переставший биться комочек.
Влажная пелена скрыла огненных птиц и повозку, мерцало лишь что-то сквозь нее, алое, тревожное, а потом мир заслонили два черных крыла, и они же обняли Ланэ, обернулись вокруг нее надежным коконом, гасящим ветер, крики и боль, тесно, крепко, не вырваться, не вдохнуть...
Рывок стал неожиданностью, вернув принцессе угасающее сознание.
Ее обдало жаром – и падение превратилось в полет, плавный и размеренный.
Но не успела Ланэ осознать происходящее, как жар сменился обжигающим холодом. Как-то сразу, внезапно, без перехода, и вновь рывок, и вновь свист ветра и рев пламени... Где-то там, вдали, высоко-высоко.
И глаза вновь слезятся, и, широко распахнутые, все равно ничего-то не видят.
Вокруг только тьма. Наконец-то проснувшийся страх.
И холод.
Он же был первым, что Ланэ почувствовала, придя в себя.
Было тихо. Спокойно. Никаких криков. И ветра не ощущалось. Как и падения.
Ланэ лежала. Лежала на чем-то ледяном и неподвижном. Долго-долго, пытаясь понять, жива ли она, и учась заново дышать. Это простое и привычное действие оказалось слишком сложным, и приходилось заставлять себя сделать вдох, а затем и выдох. Снова и снова. Снова и...
И ледяной камень под нею дрогнул. Едва ощутимо. И ухо, прижатое к нему, уловило что-то...
Ланэ притихла, затаив с трудом налаженное дыхание, обратившись в слух. И вновь камень шевельнулся, а в его глубине что-то стукнуло...
Словно... сердце.
Принцесса дернулась в сторону; камень оказался не особо широким, невысоким, и она почти не ушиблась. Глаза, все еще полные слез, выхватили из полумрака нечто большое и неподвижное...
Не камень вовсе. Все это время Ланэ лежала на странном фениксе, в котором не было огня.
Сейчас вообще ни капли не осталось, словно он вместе с кровью покинул израненное тело.
Принцесса подтянулась ближе, вглядываясь в пугающе белое лицо. Решившись, коснулась кончиками пальцев лба...
Руку обожгло знакомым холодом.
Если бы не удары сердца, пусть и слабые, она бы подумала, что посланник лорда Фэнриа мертв.
Но он был жив.
Пока что жив.
Ланэ растерянно прикусила губу. Она росла во дворце, словно редкий цветок, ограждаемый от обыденной суеты и потрясений, и понятия не имела, как действовать в таких вот случаях. И прочитанные тайком книги тоже не могли помочь... Если там и было что-то полезное, то вытеснилось из памяти паникой и чувством беспомощности. Принцессе казалось, что оно ей прекрасно знакомо, ибо не раз испытывала его во дворце, но... То, что накрыло ее сейчас, было иным. Глубоким, страшным. Безысходным.
