Я лежал в шиповнике, уже два часа и даже не зализывал раны. На самой окраине заброшенных кварталов. Кровь сама запеклась, бурыми комками на и так слипшейся шерсти. Стая была, где то рядом, собаки. Но мой след потеряли. И после этого они говорят, что у них общие предки с волками. Колючек боятся – не выполнить задание старого Пса, а он по загривку за это не погладит. Пусть ищут, я подожду. В дурной бой против своры не кинусь. И даже не знаю, хорошо или плохо, что рядом нет людей, спасли бы они меня или стали помогать собакам? Сейчас главное дождаться ночи, они ее, почему то опасаются, интересно – почему? Но как бы то ни было, я выживу и уйду отсюда.
Только вот Шамана найду, если выживу. Найду и попробую его кости на вкус. Плохой тон есть мясо человека, не знаю, откуда я это взял, но чувствую, что прав. Я теперь многое чувствую. Плохой он человек, если человек вообще, я ведь его почти другом считал. Полтора года вместе на стройке работали, а он вот как. Да и я опростоволосился, на такой мякине попался. Хотя себя понять могу, я тогда был просто человеком… Старым человеком.
Да уж, как всё изменилось. Уже и не все помнят, что когда то было по-другому. Я – строитель. Раньше это слово говорили о тех, кто делает новые дома, а теперь о тех, кто их разбирает. Города почти заброшены и молодёжь удивляется, как раньше люди могли жить в такой скученности. Мы, старики, помним как это и даже понимаем зачем. Хотя какой я старик в свои 48 лет?
Изменения начались, так как все давно и предсказывали, но очень для всех неожиданно. Сначала кризисы, которые все хотели переждать. Потом болезни, от которых все искали лекарства, а потом изменения климата, с которым уже и некому было бороться. И вот теперь я старик, строитель. Мы разбираем заброшенные кварталы. Всё, что находим ценного или просто пригодного к использованию – продаём. Иногда городским, но по большей части – деревенским. Они богаче, платят хорошей едой. Говорят, ещё есть крупные города, но далеко, туда наши торговцы не доходят. Да и сами разговоры, об этих крупных поселениях, очень уж похожи на обычные сказки.
У нас хорошая артель, дружная. Драки – конечно, бывают, но смертей уже года два не было. И жизнь выровнялась, днём разбор развалин, вечером закрываемся в своём общинном доме. Грех такое говорить – в городской библиотеке. Молодые и читать то умеют через одного, они спокойно себя здесь чувствуют. А мы, старики, ещё обращаем внимание на смысл, а не только на крепость стен. Но скоро и это изменится, мы умрём, им будет легче, ведь это их мир. Хотя в одном они правы, стены и правда, нужны крепкие, мир такой. Как только власть человека ослабла, звери стали нас теснить. Умные они стали, подозрительно умные. Да и в размерах прибавили, значимо. Интересно, а где они прятались, пока у нас были автоматы? Или это очередные шутки природы? Ведь некоторых из этих животных, даже мы, старики, не помним. А некоторых никто и не видел, только кости по утрам, ими обглоданные, находим, иногда человеческие. Дарвина бы сюда, Чарльза, я бы на него глянул в этой борьбе за выживание. Трудно жить, страшно, а хочется.
Усталость появилась у нас, стариков, недавно, год или полтора как. Мы, даже между собой, не разговаривали об этом, просто чувствовали. И, не сговариваясь, стали чаще ходит в патрули, подменяя молодых. Поэтому сейчас нас осталось всего трое, а было восемь. Почти все были рабочими с завода, а я агент по недвижимости, риелтор, так сказать. Угораздило же. Ладно, у них здоровье крепкое, а я как выжил, сам не понимаю. Ни вирусы не взяли во время эпидемий, ни пули, когда города разворовывали во время хаоса. И за что мне такое невезение?
Шаман появился, когда нас стариков оставалось всего двое. Сначала хотели назвать его таджиком, уж больно азиатская у него была внешность. Но потом пересилили косички, забавно завязанные на косточках, с двух сторон головы. Так и повелось – Шаман, а ему, правда, было всё равно, он почти всегда молчал. Работал хорошо, наравне со всеми, шутки понимал, лишнего не ел. Правда уже тогда мне не понравилась одна странность, патрули с ним больно тихие были. Ни люди, ни звери близко не появлялись. Но не обратил на это внимание, не почувствовал. И сам голосовал за него после испытательного срока, думал, нужны нам те, кто помнит прежнее время. Ошибся. По крови своей потерянной и ярости, которая горло пережимает, вижу, что ошибся. А ведь так обыденно всё это началось, с глупости. Всё больше моей.
Мы вернулись с Шаманом из патруля, живые и, как обычно, не увидев даже хвоста зверя. Я давно заметил, даже когда всё проходит без сучка и задоринки, природа сильно взвинчивает нервы и библиотека – домом родным кажется. Радость чувствуешь, что пришёл. Мы с Шаманом просидели вместе весь этот вечер, он даже разговорился. Не знаю, что было причиной, может бутылка самогона, а может и этого молчуна пробирал иногда страх. Мы даже прогорланили, страшно фальшивя, пару старых давно забытых песен. Молодые оглядывались на нас, но скорее с улыбкой, нам можно, мы из патруля. Тем более внеочередного. А потом я предложил спор. Мало у нас развлечений, карты и шашки уже опостылели, хочется чего-то настоящего, жизненного. Он согласился. Быстро и не раздумывая, как будто давно готов был к такому предложению. Игра сама по себе простая, ставится задание и ты должен его выполнить. Причём выполнить обязательно, чего бы тебе это не стоило. В новом мире СЛОВО человека стало той единственной валютой, которой нельзя было падать в цене. А потом загадываешь желание сам. Правда, ведь не сложно? Особенно если считаешь человека практически другом. Когда он заговорил, очень тихо и чуть шепеляво, умолкли все. А у меня возник вопрос. За что ты меня так ненавидишь – Шаман? Смертной ненавистью, где я перешёл твою тихую извилистую дорожку? Но это всё так и осталось не спрошенным.
Пока не спрошенным.
Да и о чём тут говорить, если задание ерундовое, как забрать конфетку не нужную у ребёнка. Всего то, пройти на другой конец города и взять старую обглоданную кость у пса из миски. Вот только одно уточнение – у Пса из миски. Не путайте. Да и в этом нет ничего страшного – это ведь просто собаки. Но наши все знали и понимали. Изменилось всё, даже эти друзья человека. Они последние, кто остались с нами, по собственной воле. Собаки ходили с нами в патрули и на охоту. Иногда оставляли свои кости на пустырях, после схваток с дикими, но чаще приносили добычу в семьи. А самого старого Пса я помню с очень давних времён. Он появился в наших краях сразу после гибели города и стал Вожаком. Не сразу конечно, а со временем, через десятков пять шрамов и разорванных глоток. Но с тех пор он ни капли не изменился, разве что крупнее стал. Мы дружим с собаками, или они терпят нас, по старой памяти. Кто скажет, как оно на самом деле.
