1. Пролог.
Маленький мальчик с густой кудрявой чёлкой, что так задорно спадала на высокий лоб, в жутком скребущем душу страхе, прижался лопатками к холодной стене спальни. Маленькая черная железная машинка ребристыми краями неприятно врезалась в нежную кожу пальцев. Сердце в липком ужасе больно сжималось в груди.
- Иди сюда, маленький говнюк, - послышался со стороны кухни злобный низкий голос отчима.
Мальчик дёрнулся, будто от резкого приступа боли и прикусил нижнюю губу. Испуганное сердце быстро-быстро заколотилось в грудной клетке. Его пульсация разносилась к вискам, затылку и кончикам пальцев.
- Иди сюда! – рявкнул отчим и саданул кулаком по столу.
Мальчик часто задышал и бочком прошмыгнул в угол коридора. Опустился и прижал тощие расцарапанные коленки к груди. Пол под ногами был жутко холодным. Тонкие дырявые носки совсем не грели. Мальчик посмотрел на крошечную железную машинку черного цвета – единственная его игрушка.
Кусая губы до крови, мальчик молился лишь о том, чтобы отчим поскорей ушел с кухни и лег спать. Та бутылка с жидкостью, что едко воняла, случайно разбилась. Мальчонка хотел достать хлеб, взобрался на хлипкую табуретку, потянулся к кухонному шкафу. В следующий миг кухня перед глазами закружилась, послышался звон разбитой бутылки. Мальчик поднялся с пола и увидел, что табуретка сломалась, а рядом с ней лежали прозрачные осколки. Уже тогда он понял, что отчим очень-очень сильно разозлится, поэтому мальчик поспешил спрятаться.
- Я тебя всё равно выпорю! – заорал отчим.
Мальчонка снова дёрнулся и случайно выронил машинку. Она с оглушительным звуком ударилась об грязный пол. Сердце ухнуло куда-то вниз, будто устремилось вслед за игрушкой. Уже в следующую секунду мальчик увидел отчима, тот стремительно приближался к нему, держа в руках толстый кожаный ремень с большой железной бляхой.
Щелчок разлился болью по рукам и ногам. Мальчик попытался спрятать голову между коленями. Жуткий, необъятный страх будто парализовал.
Влас, шумно втянув воздух в лёгкие, распахнул глаза и резко сел в кровати. Сердце дребезжало. На душе стало как-то неспокойно. Это был всего лишь кошмар. Призрак далёкого-далёкого прошлого. Давно он не появлялся, а тут решил резко нагрянуть. Что б его!
За окном уже лениво поднималось зимнее солнце. Устало проведя ладонью по лицу, Влас спустил ноги и отбросил в сторону одеяло. Включив телевизор, чтобы тишина так отчаянно не напрягала, не сдавливала сознание, Влас прошел в ванную.
Ледяная вода практически мгновенно смыла весь липкий след после ночного кошмара. Причесав влажными пальцами непослушную кудрявую челку, Влас уперся руками в края белой раковины и посмотрел на себя в зеркало. Кого он видел сейчас перед собой? Черт его знает! Уставшего человека с огромным и, откровенно говоря, уродливым шрамом, что растянулся от левой брови к правому уголку рта. В тёмных глазах уже давно и прочно осели едкая насмешка и озлобленность.
Над кем смеялся? На кого злился Влас? Да он уже и сам не помнил. Эта злость с налётом насмешки давно трансформировалась в некий прочный защитный барьер. Он надежно служил вот уже много-много лет верой и правдой. Всегда проще злиться, ненавидеть и насмехаться. Всегда проще считать, что жизнь – гребанная сука. Куда сложней отпустить давнишние страхи, разрушить барьер и прекратить смотреть на всех так, будто хочется каждого укокошить.
Еще раз умывшись, Влас вышел из ванной и прошел к кухонному островку, чтобы заварить чашку крепкого кофе. По телевизору шел выпуск местных новостей. Ведущая в студии рассказывала о том, что сейчас разворачивается нешуточная предвыборная гонка. В лидерах находился некий Серебряков, хотя все ставили на другого кандидата. Потом вся эта политическая дрянь сменилась новостями о спорте.
Влас вынул зубами из пачки сигарету, подкурил. Пока варил себе кофе, несколько раз едва не уронил в чашку пепел. Глубоко вздохнув, мужчина еще раз нервно провел пальцами по волосам. Из головы отчего-то не выходила вся эта эпопея с выборами в мэрское кресло.
Зная, как устроен мир, Влас ни капли не сомневался, что того несчастного Серебрякова просто порешают, раз он выбился в лидеры там, где ему не положено. Худо будет и ему, и его детям, и жене. Короче, такой участи не позавидуешь.
Сделав огромный глоток горячего кофе, Влас убавил звук и подошел к панорамным окнам своей гостиной. Тяжелый взгляд тёмных глаз сосредоточился на мутно-сером небе. Пробуждающийся день обещал пройти плодотворно. Выключив новости, Влас нажал кнопку на маленьком плоском пульте и через пару мгновений гостиная наполнилась музыкой. Спокойный голос Джонни Кэша помог расслабиться.
Кофе получился на редкость гадким, поэтому остатки пришлось вылить в раковину. Докурив, Влас вдавил сигарету в массивную стеклянную пепельницу и пошел одеваться. Сегодня многое нужно было успеть сделать. Когда под тобой теперь каждый шакал в городе ходит, всех приходиться лично контролировать.
Схватив ключи от своей любимой черной машины, которая давно перестала быть игрушечной, Влас вынул еще одну сигарету и нажал кнопку лифта, чтобы спуститься в паркинг.
2. 1.
После перелёта у меня жутко гудели ноги и очень-очень хотелось спать. Я уже мечтала о своей уютной кроватке, одеяльце, подушке… В самолёте толком не удалось подремать, потому что моей соседкой была женщина с трёхлетним ребенком. Мальчишка оказался очень капризным и постоянно плакал, а еще дрался и вечно просил сладостей, что были ему запрещены. Ни музыка, ни чтение книги мне никак не помогли.
В аэропорту меня встретил папин телохранитель – Макс. Он забрал мой чемодан и сопроводил к джипу. Домой нам ехать не больше получаса и это был такой соблазнительный отрезок времени, чтобы вздремнуть.
Холодный зимний ветер миллионами иголочек ударил мне в лицо, стоило только выйти на улицу. Я поежилась и потуже затянула шарф на шее. После калифорнийского солнца наша зима мне показалась особенно лютой. Но я всё равно была искренне рада, что вернулась домой.
Поездка к матери не увенчалась ожидаемым успехом. Она пять лет назад ушла от папы и теперь жила со своим вторым мужем в Лос-Анджелесе. Я с Костей – моим младшим братом, остались жить с папой. Мама, конечно, хотела нас забрать с собой. Но я отказалась, а Костю папа не отпустил. Но и мама не оспаривала такое решение, молча уехав.
После развода и делёжки имущества я какое-то время не решалась вновь встретиться с мамой. Потом всё-таки слетала к ней один, второй раз. Этот был уже третьим. И всякий раз, когда я гостила у нее, то всё сильней и сильней убеждалась в том, что мы чужие друг другу люди и слишком разные. Я почти сразу же начинала тосковать по папе, по дому.
