Максим Кольченко, седой мужчина предпенсионного возраста, спортивного телосложения, роста чуть выше среднего, с небритостью на лице в стиле «мафиозо неаполитано», шурша кроссовками по ковру облетевшей листвы, возвращался домой из тренажёрного зала. Очарование осенних деревьев, робко снимающих с себя последние детали одежды, пряный аромат влажных листьев, смешавшийся со сладковатыми нотками тлена – всё наводило на мысли об эфемерности красоты и мимолётности жизни. Раздувающимися ноздрями прямого широкого носа он тщетно пытался уловить непередаваемый запах ушедшего лета.
Три горизонтальные морщины на его высоком лбу, свидетельствующие об уверенности в себе, пересекались одной глубокой бороздой над переносицей. По мнению физиогномистов, обладатель подобной морщины видит в жизни только то, что хочет, предпочитает всё остальное обходить стороной, упрямо отстаивая своё мнение. Его глубоко посаженные серые глаза, сохранившие проблески былой синевы, смотрели на этот мир из-под нахмуренных бровей вполне жизнерадостно.
Из наушников, в унисон осенней гармонии, звучала одна из баллад группы Scorpions. Максим вполне прилично владел английским – жизнь заставила. Прошлый бизнес, ориентированный на экспорт, частые заграничные вояжи – чем не стимул для изучения языка? Ну и, конечно же, беззаветная любовь к року. Переслушивая знакомые с детства песни, он раз за разом обнаруживал в них некие скрытые смыслы, которые до этого почему-то не замечал.
Тёплый вечер укрыл старинный парк флёром ранних сумерек. Багряный лист, сорвавшись с макушки высоченного клёна, спланировал по невидимой спирали на ворох осыпавшегося с берёз золота. Природа подводила черту под очередной прожитой жизнью, на время замерев в трепетном ожидании новой, и только могучий дуб, сохранивший наперекор приближающейся зиме зелень своей развесистой кроны, противился грядущему хаосу беспощадной осенней энтропии.
Входящий звонок, прервав гитарные аккорды, разрушил ощущение идиллии единения с магией засыпающей природы, с колдовской тайной опадающей листвы. На экране высветился незнакомый номер. Максим недовольно поморщился и поднёс трубку к уху.
– Алло…
– «Туман», я «Маска». Приём! – эхом далёкого прошлого донёсся из трубки знакомый голос.
Вряд ли Кольченко мог не узнать звонившего, но сколько же минуло с тех давних пор? Целая жизнь. «Туманом» в Афгане был он, а под позывным «Маска» выходил в эфир командир джелалабадской разведроты Виктор Казачёнок, его ровесник и основной напарник по боевым выходам. Они договорились встретиться через час. Местом встречи был назначен один из входов в Старый город.
Максим заприметил бывшего ротного издалека – тот явно выделялся среди толп гуляющих туристов своей фирменной угловатой походкой. Время наложило свою морщинистую печать на его загорелое лицо, но, несмотря на приобретённую солидность, Виктору вполне удалось сохранить былую выправку. Озорной взгляд серых глаз ничуть не изменился, в голосе – всё те же интонации, всё тот же тонкий нос с горбинкой, напоминающий клюв хищной птицы. Вот только льняные волосы и роскошные песняровские усы этого исконного белоруса заметно поседели. После Афгана друзья встречались лишь однажды, летом восемьдесят седьмого, а сейчас на календаре был конец две тысячи восемнадцатого.
Они не виделись тридцать один год.
Непринуждённая атмосфера небольшого ресторанчика, звон бокалов, пряный запах глинтвейна, доносящийся из кухонного помещения аромат жарящегося мяса и доброе пиво создавали ощущение домашнего уюта и располагали к задушевному разговору.
– Жена всё та же, дети выросли, внучка-умница, а внук – копия я, такой же взрывной и неуправляемый… Службу закончил на Чукотке, в бухте Провидения, – отпив пару глотков из высокой кружки, Максим продолжил краткий отчёт о прожитой жизни: – Уволился подполковником, сразу же после развала страны, которой когда-то присягал, и без долгих раздумий нырнул в пучину рыночной стихии. Не утонул, хотя порой попадал в переделки покруче афганских. Начинал со взаимозачётов, а в самом конце лихих девяностых уже рулил огромным комбинатом, бывшим когда-то одним из флагманов советской промышленности… Перебрался в Москву…
– Ну, значит, жизнь удалась! – поднося свою кружку к кружке друга, констатировал Виктор.
– Одна из жизней, у меня их было несколько. Первая – военная, вполне успешная. Награды, досрочные звания… Моя афганская идея о создании групп глубинной артразведки, пройдя многочисленные проверки и экспертизы в конце восьмидесятых, в виде проработанного до мелочей документа легла на стол начальника Генерального штаба. Пригласили меня тогда в самый высокий армейский кабинет. Сначала хвалили, потом предложили положить все эти мысли в основу кандидатской диссертации, а закончили за упокой. Мол, за окном – Её величество Перестройка, разрядка, разоружение и вечный мир во всём мире. Короче, ни к чему нам теперь вся эта фигня. Я не сдержался, полез в спор со всей своей пролетарской прямотой, невзирая на маршальские звёзды своих визави. В споре том шансов на победу у меня, конечно же, не было, но хоть высказал всё, что на душе накипело, и спустя пару недель я был переведён из Одесского военного округа в Дальневосточный.
– Да уж, благоразумно промолчать ты и в Афгане не умел, – улыбнулся Казачёнок.
– Ты, что ли, умел? – беззлобно огрызнулся Кольченко.
– Ну… Эта наука не хитрая, к концу восьмидесятых я ей уже вполне овладел. Ладно, с первой, военной, жизнью всё понятно, вторая – жизнь в бизнесе… Но ведь несколько – явно больше двух? – Виктор откинулся на спинку кресла, приготовившись слушать дальше.
– Вторая жизнь закончилась в разгар наступившей эпохи стабильности. Я, в общем-то, в этом сам виноват: отказался пополнить ряды активных сторонников нынешней власти, отвергая многочисленные приглашения… Всё агитировали вступить в их партию… Уж лучше в дерьмо вступить – от него хоть отмыться можно. Послал я их куда подальше: слишком много омерзительных рож, намертво присосавшихся к бюджету страны, затесалось тогда в ярые государственники.
Но, как говаривал дедушка Ленин, кто не с нами, тот против нас. Ответка прилетела быстро. Ржавым катком рейдерского захвата управляла слаженная команда высокопоставленных прокуроров и генералов МВД. Меня обвинили в несуществующей многомиллионной налоговой задолженности и пришили статью. Дальше – по нарастающей: прослушка, слежка, угрозы семье… Передо мной замаячила реальная перспектива тюремного срока – судьи входили в ту же команду… С бандитами в лихие девяностые можно было воевать, и воевать вполне успешно, а с государством – нет. Воспользовавшись старыми связями, я смог привлечь на свою сторону некоторых влиятельных людей, но… чуда не произошло. Удалось лишь достигнуть компромисса: мне – закрытие уголовного дела, им – комбинат.
