Парни, собравшиеся посмотреть, как умрет Весси, сгрудились у стойки бара. Они делали вид, что им все нипочем, но им явно было не по себе.
Я вошел в бар как раз в тот момент, когда спиртное уже ударило им в голову. Увидев меня, они подняли возмущенный ор.
– Боже ты мой, вы только гляньте, кто к нам пожаловал, – крикнул Барри, – мистер Злоба дня.
Барри Хьюсон был неплохим парнем, но в мозгах у него царил кавардак. Я заказал виски и улыбнулся.
– Привет, ребята, – сказал я, помахав им рукой. – Держу пари, что у кого-то сегодня испортится настроение.
Их не устроила такая шутка, и они угрюмо меня окружили. Хьюсон ткнул меня в грудь указательным пальцем. Просто обожаю, когда меня тычут в грудь. Барри был пьяный, и я решил с ним не связываться.
– Послушай, приятель, – сказал он, прищурившись, чтобы получше меня разглядеть, – на такое дело только по приглашению. Ты тут в пролете. Будь паинькой и проваливай.
Я проглотил виски и показал ему свою пресс-карту.
– Ребята, вы там не единственные, – сказал я. – Куда вы, туда и я.
Хакеншмидт из «Глобуса» сдвинул свою шляпу на затылок.
– Как это ты всегда в выигрыше? – спросил он, его жирное лицо блестело как масленый блин. – Тебя тут вроде не стояло, а ты первый на раздаче.
Я кивнул:
– Знаю, это непросто, но так получается… Лучше рано, чем поздно, как сказала стюардесса одному пассажиру.
Хьюсон наполнил свой стакан и посмотрел на часы.
– Крайний срок – двенадцать ноль одна, – сказал он.
Хакеншмидт схватил пригоршню соломинок для питья и разделил их на два пучка; отложив один в сторону, он тщательно пересчитал оставшиеся соломинки. Я внимательно наблюдал за ним.
– Ты меня не учел, – заметил я, когда он закончил счет.
Этот тип приподнял свою толстую губу. Так он изображал насмешку.
– Неужели? – сказал он. – Думаю, ты тут ни при чем.
Я наклонился к стойке, выбрал одну соломинку и протянул ему:
– Положи ее в пучок и не дури.
Он посмотрел на меня, а я на него. Затем он взял у меня соломинку. Некоторые из этих сопляков думают, что они крутые парни. Но Хакеншмидт был просто придурком.
Одна из соломинок была намного короче остальных. Тот, кто вытянет короткую, услышит последние слова Весси. Я очень хотел, чтобы этот шанс выпал мне.
Хьюсон тянул первым, но короткая соломинка ему не досталась. Я пропустил перед собой еще троих, потом аккуратно протиснулся вперед, и все расступились. Я знал, какая из соломинок короткая, так что ее и заполучил.
Остальные стояли вокруг, пялясь на меня.
– Твой первый ход, – произнес Хьюсон. – Только не вздумай нарушить правила.
Я отбросил соломинку.
– Ты свое получишь, – сказал я. – Не волнуйся.
На часах было 11:20. Самое время опрокинуть еще пару стаканчиков. Эти парни глушили виски так, будто ожидали собственной смерти.
Выйдя на улицу, мы погрузились в три автомобиля, которые должны были отвезти нас к тюрьме. Хьюсон, Хакеншмидт и я с двумя другими парнями забрались в первую машину. Хьюсон сел за руль, а я занял место рядом с ним.
Когда автомобиль тронулся, Хьюсон спросил:
– С чего бы у тебя такой интерес, Ник?
Я усмехнулся. Хьюсон был стреляный воробей, но от меня он ничего не добьется.
– А почему бы и нет? – сказал я. – Весси поднял большой хай, разве не так? Я подумал – посмотрю, как его отправят на тот свет. В любом случае эти газовые штучки-дрючки для меня в новинку.
– Тебе что, этого не хватает? – спросил Хьюсон, обогнав тяжело груженный фургон.
Я пожал плечами:
– Вроде как.
– Думаешь, это сделал Весси?
Я снова усмехнулся:
– А ты думаешь – нет?
Хьюсон тихо ругнулся:
– Слушай, ты, задница, если за этим что-то стоит, то поделись. Я кое-что сделал для тебя и полагаю…
– Брось ты! – коротко сказал я. – Откуда мне знать, он или не он? Присяжные повесили на него, верно?
– Меня не интересует мнение присяжных. Я спрашиваю, что ты об этом думаешь.
– Я никогда не думаю, коллега, – поспешил я ответить. – Просто жду, когда что-нибудь произойдет.
Хьюсон хмыкнул.
– Ладно, умник, – сказал он. – Жди у моря погоды.
Мы добрались до тюрьмы в 11:40. Когда мы подъехали, за воротами нас ждали еще несколько наблюдателей. В тусклом свете все они выглядели напряженными и слегка потеснились, когда мы вывалились из машин. Так мы и стояли там кучкой, делая вид, что не знаем, зачем мы здесь, пока в 11:45 не открылись ворота.
Два надзирателя проверили нашу аккредитацию и быстро нас обыскали. После казни Снайдер[1] власти до смерти боялись, что кто-нибудь протащит сюда фотокамеру. Парни знали, что это бесполезно, и полицейские знали, что те это знают, так что шмон был просто для проформы. Затем мы двинулись через лабиринт ворот, которые запирались за нами еще до того, как мы проходили в следующие.
Мы шли гуськом и, полагаю, выглядели как славная компания профессиональных плакальщиков. Мы миновали большие тюремные корпуса, и наши шаги гулко повторяло эхо. В камерах было темно и тихо. Здание, где исполнялись смертные приговоры, находилось в дальнем углу огромного тюремного двора.
Мы обошли катафалк, припаркованный перед ним. Некоторые из нас просто мельком глянули на этот фургон и поджали хвосты.
В «доме смерти» было два входа. Один вел в узкий проход между «камерой смерти» и наружной стеной здания. Другой – в маленькую камеру, где находился Весси, в нескольких футах от входной двери.
Рядом с этим строением не было никаких других зданий. Оно единственное занимало угол двора, где заключенные играли в мяч. Когда мы шли по двору, на наши ботинки осела пыль, и мы внесли ее в помещение, где исполнялись смертные приговоры.
Охранник остановился у входа:
– Кто тут из вас на «последнее слово»?
Я вышел из цепочки и указал на себя большим пальцем.
– О’кей, – сказал он. – Подождите здесь.
Остальные прошли по коридору и сгрудились перед стеклянными окнами газовой камеры. Хьюсон был последним, кто занял свое место. Проходя мимо, он сказал мне:
– Осторожней там, приятель.
Я был удивлен тем, что улыбка далась мне с трудом. Это мероприятие заставляло меня немного нервничать.
Газовая камера восьмиугольной формы была сделана из стали, с окнами со всех сторон. Узкий проход, по которому проследовали дальше все остальные, был устроен так, что между наружной стеной и камерой оставалось четыре фута пустого пространства. Из газовой камеры вверх тянулась очень высокая стальная труба, через которую выводился наружу газ по окончании казни.
