Время – это всего лишь память в процессе формирования.
Владимир Набоков[1]
Барри
2 ноября 2018 г.
«Форд Краун-Виктория» Барри Саттона останавливается в пожарном проезде у главного входа в По-билдинг. Небоскреб в стиле ар-деко[2] с подсветкой на стенах ослепительно белеет в темноте. Барри выскакивает из автомобиля, мчится по дорожке и через вращающиеся двери врывается в холл. Стук ботинок по мраморному полу разносится громким эхом. Ночной смотритель уже ждет у лифтов, держа один открытым.
– Какой этаж? – спрашивает Барри, вбегая в кабину.
– Сорок первый. Там направо и по коридору до конца.
– Сейчас прибудет подкрепление. Скажите, пусть держатся сзади и ждут сигнала.
Лифт резво, совсем не по возрасту здания, устремляется вверх. У Барри тут же закладывает уши. Когда двери наконец раскрываются, он бросается бегом мимо вывески юридической фирмы по ковровой дорожке. Кое-где горит свет, но большей частью этаж погружен во тьму. За спиной остаются безмолвные кабинеты, конференц-зал, столовая, библиотека… Наконец коридор приводит к приемной, соединенной с самым большим офисом.
В тусклом свете все кажется серым. Необъятный стол красного дерева завален папками и бумагами. На другом, круглом, блокноты и кружки с остывшим, горько пахнущим кофе. На барной стойке исключительно выдержанный виски «Макаллан». В дальнем углу тихонько гудит аэратором аквариум, в переливающейся воде плавают маленькая акула и несколько тропических рыбок.
Приближаясь к застекленным дверям, Барри переводит телефон в беззвучный режим и снимает обувь. Затем осторожно берется за ручку, открывает створку и выскальзывает на террасу.
Небоскребы Верхнего Вест-Сайда таинственно светятся за пеленой тумана. Громкий голос города, не смолкающий и ночью, звучит совсем рядом – автомобильные гудки эхом отражаются от стен, вдалеке пронзительные сирены «Скорой» несутся к месту какой-то другой трагедии. До шпиля здания футов пятьдесят, не больше – он вздымается в вышине короной из стекла и металла, венчающей готическое завершение башни.
Женщина сидит возле видавший виды горгульи[3], спиной к Барри, буквально в пяти шагах, свесив ноги вниз. Он начинает продвигаться к ней по сырой плитке. Носки тут же становятся мокрыми. Еще немного – и он сможет оттащить самоубийцу от края. Она даже не успеет…
– Ваш одеколон, – произносит женщина, не оглядываясь. – Я чувствую запах.
Барри замирает. Она поворачивается:
– Еще шаг, и я прыгну.
При таком освещении сложно сказать наверняка, но на вид ей около сорока. Темный блейзер, юбка в тон. Сидит здесь, похоже, долго – прическа во влажном воздухе потеряла форму.
– Кто вы? – спрашивает женщина.
– Барри Саттон, детектив центрального отдела ограблений, полиция Нью-Йорка.
– Ограблений?..
– Я оказался ближе всего. Как вас зовут?
– Энн Восс Питерс.
– Можно называть вас Энн?
– Конечно.
– Есть кто-нибудь, кого я могу вызвать сюда для вас?
Она качает головой.
– Я перейду вон туда, чтобы вам не нужно было выворачивать шею.
Барри обходит женщину по дуге и тоже приближается к парапету, оказываясь буквально в паре шагов от нее.
– Ну, я вас слушаю, – говорит женщина.
– Простите?
– Разве вы не должны меня отговаривать? Давайте сразу с козырей.
Барри еще в лифте решил, что́ скажет, припомнив подготовку по работе с самоубийцами. Однако прямо сейчас заранее отрепетированная речь начинает казаться сомнительной. Единственное, в чем Барри уверен, – что ноги у него застыли, как ледышки.
– Я понимаю, сейчас вам кажется, что никакой надежды нет, но это временное отчаяние, оно пройдет.
Энн смотрит вниз вдоль стены здания. До земли четыреста футов. Ладони женщины уперты в камень, изъеденный десятилетиями кислотных дождей. Все, что ей нужно сделать, – оттолкнуться. Похоже, она мысленно снова и снова повторяет это движение, постепенно подводя себя к нему, накапливая решимость.
Барри замечает, что она дрожит.
– Позвольте я дам вам куртку, – предлагает он.
– Уверена, вы не захотите приближаться ко мне, детектив.
– Почему?
– У меня СЛП.
Барри с трудом подавляет желание немедленно сбежать. Он слышал, конечно, о синдроме ложной памяти, но никогда прежде не сталкивался ни с кем из больных, не дышал с ними одним воздухом. Не уверен теперь даже, что попытается в последний момент схватить женщину. Нет, к черту! Если она решит прыгнуть, надо сделать все, что нужно. Подхватит СЛП – ну и пусть. Полицейский – работа рискованная.
– Как давно вы больны?
– Однажды утром, около месяца назад, я вдруг очнулась не у себя дома в Миддлбери, штат Вермонт, а здесь в Нью-Йорке, в квартире. У меня раскалывалась голова и текла кровь из носа. Сперва я даже не поняла, где нахожусь. Потом вспомнила и эту свою жизнь… тоже. В ней я так и не вышла замуж, занимаюсь инвестициями… Но я знаю… – Она едва сдерживает эмоции. – …знаю и другое. У меня есть сын – там, в Вермонте. Сэм. Ему девять. У нас с мужем, Джо Берманом, свой бизнес – ландшафтный дизайн. В той жизни меня звали Энн Берман, и мы втроем были счастливы.
– На что это похоже? – спрашивает Барри, в то же время незаметно подвигаясь ближе.
– Что именно?
– Ваши ложные воспоминания о жизни в Вермонте.
– Я помню не только нашу свадьбу, но даже спор, каким должен быть торт. Наш дом, до мельчайших деталей. Нашего сына. Как я рожала его, до секунды. Его смех. Родимое пятно на левой щеке. Его первый день в школе и как он не хотел, чтобы я уходила. Вот только когда я пытаюсь представить Сэма, он выходит словно на черно-белой фотографии. Я не вижу цвета глаз. Говорю себе: «Голубые», но они остаются черными. И все воспоминания так – будто кадры из старых фильмов. Они кажутся реальными, но на деле призрачные, фантомные. – Ее голос срывается. – Все знают, что СЛП создает ложные воспоминания о главном в жизни, но мелочи куда мучительнее. Я не просто помню своего мужа – я помню запах его дыхания по утрам, когда он поворачивается ко мне в кровати. И если он встал пораньше и уже почистил зубы – значит, хочет секса. Вот эти детали убивают меня больше всего. Из-за них я чувствую, что все было на самом деле.
– А как же эта жизнь? – спрашивает Барри. – Неужели она ничего для вас не значит?
– Может быть, некоторые люди с СЛП и предпочитают настоящие воспоминания ложным, только это не мой случай. Я пыталась, четыре долгие недели, но больше не в силах притворяться. – Слезы текут у нее из глаз, размывая тушь. – Моего ребенка, моего чудесного сына, никогда не существовало, понимаете вы? Он – просто короткое замыкание у меня в мозгу.
