Пройдя путь от племени к империи, Россия вошла в XIX в. с гордо поднятой головой, оставив позади дворцовые перевороты, вспоминая добрым словом великих Петра и Екатерину. Режим самодержавия находился в самом расцвете, а дворянство достигло пика своего могущества. В этих условиях не было никакой потребности в конструировании права как системы деятельности: страна обходилась архаичными несистематизированными правовыми актами, в основном в виде императорских указов.
Споткнувшись в самом начале нового века, Россия потеряла императора Павла, однако, поднявшись, занялась внутрироссийскими реформами, а затем, выиграв Отечественную войну, и устройством Европы. Путь этот весьма насыщен разными событиями, иногда драматического свойства. В предлагаемой книге мы рассмотрим это время и явления в основном с позиций государственных и правовых: как работал государственный механизм, как принимались и действовали законодательные акты, как осуществлялись Великие реформы, в первую очередь крестьянская и судебная. Полагаем, что это время можно назвать золотым веком государства и права России.
Античные философы помещали золотой век в доисторическое прошлое, а деятели Просвещения – в неопределенное будущее, изобретая разнообразные утопии. Так или иначе, обе концепции золотого века носили ярко выраженный антиправовой характер, изображая людей того времени то в виде полуживотных (в прошлом), то полуангелов (в будущем), которым правовое регулирование вовсе ни к чему.
В XIX в. на волне разочарования в идее всемогущества человеческого разума вследствие Французской революции и наполеоновских войн, на фоне усиливавшихся социальных противоречий между нарождавшейся т. н. буржуазией и аристократией эти две концепции желаемого вступили в непримиримую борьбу. В результате возникла концепция, так сказать, золотой середины – правовая доктрина, в которой право выступало в качестве балансира интересов разнообразных социальных групп. Наблюдалось бурное развитие права как системы деятельности и правовой науки в особенности. Именно в силу этого обстоятельства мы и называем XIX в. золотым веком государства и права, может быть, и не без иронии по отношению к двум первым концепциям золотого века.
Точкой отсчета золотого века культуры и его составной части – права – в Российской империи можно считать начало XIX в.: восхождение на престол Александра I, затем Отечественная война, которая мобилизовала дух самых разных людей, разных сословий и состояний.
К началу XIX в. в Российской империи основным законом было Соборное уложение Алексея Михайловича 1649 г., которому к этому времени было более 150 лет, и действовало оно не потому, что это был замечательный и универсальный на века документ, а потому, что все принятые позже указы были на злобу дня, в связи с конкретной ситуацией, наплевательским отношением к «вчера» и «завтра». Этим грешили и великие Пётр и Екатерина, что уж говорить о других, невеликих государях и государынях. Право как система деятельности в России отсутствовало и потому, что правовой науки не было, а юридическое образование находилось в самом зачатке. А это и есть те зерна, из которых вырастает древо системы правовой деятельности.
Акты принимались и отменялись, нагромождение возрастало, периодически производились попытки почистить и систематизировать законодательство, создавались комиссии по подготовке законов и даже уложения. В итоге законодательный мусор и даже пыль завалили все государство российское. В этой неразберихе успешно действовал только произвол, восполняя пробелы в регулировании экономики, государственном управлении, не говоря уже о правах подданных, основная часть которых могла покупаться и продаваться.
Необходимо было, убирая старое, отжившее нормативное барахло, строить новые конструкции, способные вдохнуть свежий воздух в жизнь Российской империи.
Раннее средневековое общество в Европе было по своей природе почти неподвижным: нововведения представлялись чудовищным грехом, поскольку подвергали опасности экономическое, социальное и духовное равновесие. Труд обеспечивал собственное выживание и иногда поддержку тех бедняков, которые неспособны сами позаботиться о себе[1]. Рост производства и конкуренция вольно и невольно сдерживались цеховыми организациями.
Однако все это благолепие было разрушено самой церковью, затеявшей крестовые походы, которые стали стимулом ускорения товарообмена и обмена интеллектуальными достижениями благодаря открытию новых торговых путей и богатств Востока.
Новые рынки и идеи, рост городов, свободная циркуляция денег и кредитных инструментов подготовили почву для эпохи Ренессанса (XV–XVI вв.) и Реформации (XVI – середина XVII в.). Экономический рост привел к возникновению значительного слоя людей, лишенных необходимости тяжелым каждодневным трудом обеспечивать всего лишь собственное пропитание. Имея некоторый избыток жизненно важных ресурсов, они стали обустраивать свой комфортный, в их понимании, мир, стараясь отрешиться от страстей, бушевавших в политической и идеологической (религиозной) сферах.
Так появилось мещанство. Мещане, как правило, занимались мелкой торговлей, ремеслом, служили приказчиками, поступали в услужение.
Это слово имеет множество коннотаций, в основном негативного оттенка. Например, в Российской империи мещанством также называлось городское податное сословие, ставшее к концу XIX в. вторым по численности после крестьянства. В Европе в целом мещане – это сословие с очень неопределенными границами, которое возникло в процессе урбанизации. В культурном выражении этот социальный массовый слой воплощает стадии адаптации крестьянского традиционализма к городской культуре.
С 1840-х гг. в России понятие «мещане» стало употребляться в переносном смысле – люди с мелкими интересами, ограниченным кругозором, «сплоченная посредственность» (А. И. Герцен)[2].
В советское время, когда сословия были отменены, под этим словом понимался определенный психотип людей, страдающих, как тогда говорили, вещизмом[3], а буржуа и бюргеры изображались капиталистами, эксплуатирующими рабочий класс.
Однако мещанство – это и вполне определенное мировоззрение, набор особых ценностей. Лучше всего об этом сказал Герман Гессе: «[Мещанин] пытается осесть посередине между крайностями, в умеренной и здоровой зоне, без яростных бурь и гроз… он добивается сохранности, получает вместо одержимости Богом спокойную совесть, вместо наслаждения – удовольствие, вместо свободы – удобство, вместо смертельного зноя – приятную температуру… Потому-то он и поставил на место власти большинство, на место силы – закон, а на место ответственности – процедуру голосования»
