1. Глава 1. Одна или двое
Вы когда-нибудь зависали? Вот когда вы задумались “ни о чём”, глядя в одну точку, словно теряя связь с реальностью? У многих так происходит. Даже потом сложно сказать о чём ты думал в эти несколько мгновений – у всех же по-разному, у кого пара секунд, а у кого и дольше. В целом ничего удивительного и такое происходит постоянно. Ерунда. Но не для меня…
Меня зовут Вика и когда я “зависаю” – попадаю в другой мир. Целые сутки в паре секунд, которые есть только у меня.
Кто-то скажет – вау! Кто-то посоветует обратиться к врачу. Кто-то тактично промолчит. Но на самом деле я никому об этом никогда и не говорила. Точнее – рассказала один раз и дальше решила навсегда оставить это внутри себя.
Впервые я “зависла”, когда мне было десять. И если обычно при таких “уходах в себя” с людьми не случается, как правило, ничего страшного, то со мной как раз произошло весьма неприятное – я ехала на велике, точнее только училась ездить и вот у меня, наконец, получилось удержать равновесие, но потом я… зависла.
И попала в другое место. Это потом я узнаю, что оно называлось храмом Тьмы и огня, что в нём воспитывались прекрасные и смертоносные равы, что место, город, где был храм, назывался Са-Гаар… потом. Но тогда – мне было холодно, страшно, я верила, что это просто сон и мне хотелось назад, домой. Хотелось проснуться.
Не получилось. В первый раз меня помыли, надели чёрные одежды – рубаху и свободные штаны. Прочитали над моей головой какую-то абракадабру, понимать которую я тоже начнусь намного позднее. Потом отвели в огромный зал, где были ещё десятки таких, как я, девочек. Кто-то из них был напуган, кто-то дерзок и не склонял головы, кто-то плакал, но, тем не менее, мы были похожи одна на другую. Не внешне, а как бы внутренне.
Под гонг и протяжные пения, словно молитв, к нам вышел странный человек в одеждах, как мне показалось, священника. Он остановился на ступенях, распростёр руки, обращая их в сторону нас, которых сместили к нему ближе, бесцеремонно толкая в спины. И, когда тела наши уже плотной массой были прижаты одно к другому, священник произнёс слова, которые навсегда связали меня с этим местом и назначением, которое в меня вложили… руки мужчины загорелись розовым светом и окутали каждую девочку, после чего я потеряла сознание, а пришла в себя лёжа на асфальте, возле своего дома.
Надо мной было обеспокоенное лицо моего папы, меня пронзила боль и я заплакала.
Я разбила себе голову, упав с велосипеда. Мне вызвали скорую, отвезли в больницу, папа поехал со мной. И я всю дорогу думала, что кто-то обязательно утащит мой велик. Нет, правда, не о том, что я видела, не о том, что у меня голова была разбита, а о том, что у нас украдут велосипед, на который я больше никогда не сяду. Да, действительно не села.
В больнице мне сделали рентген, зашили голову, сказали, что у меня небольшое сотрясение мозга, но оно не критично, поэтому можно ехать домой. Ещё папу предупредили, что если я буду падать в обморок или жаловаться на головные боли, то нужно незамедлительно обратиться к врачу.
Странно было бы не жаловаться на головные боли, когда у тебя на ней аж четыре шва. Болело ужасно. А что до обмороков… сознание я, в целом, не теряла, но с тех пор стала с завидной регулярностью “зависать”.
Родители переживали, показывали врачам, которые ставили мне разные диагнозы – невроз, эпилепсия, синдромы всякие, включая “сумеречное расстройство сознания”. Но после того, как я рассказала по глупости, что со мной происходит, когда я внезапно “задумываюсь”, теряя связь с реальностью, родителям вообще сказали, что скорее всего это шизофрения.
И они были в таком ужасе, что я быстренько смекнула – говорить о происходящем не просто не стоит, а вообще ни в коем случае нельзя. Я успокоила доктора, сказав, что мой рассказ – не более, чем сон. Убедила не только его, родителей, но кажется даже себя.
До следующего подвисания реально так и думала. Но зависла и…
Каждый раз я возвращалась в храм. В моих нескольких секундах, когда здесь, в реальной, или даже уже не знаю, какой жизни, мой взгляд был обращён в пустоту, а мозг не имел ни одной мысли, я проживала сутки вот там, в Са-Гааре, в храме Тьмы и огня, где из меня делали раву по имени Кита – будущую хранительницу и ублажительницу кого-то, в ком текла королевская кровь.
Нас учили драться и владеть оружием, нас учили быть стойкими и беспощадными, нас учили не чувствовать боль и противостоять магии. Изнуряющие и беспощадные, как мне казалось тогда, да и как я считаю сейчас, тренировки закалили вот то моё тело, сделали его сильным и выносливым.
Я, Кита, могла в том мире то, чего не могла в мире своём. Там я была бесстрашной, ловкой и даже смертоносной… а здесь – на уроке физ-ры я не могла залезть по канату, сделать подъем переворотом и да, так и не освоила езду на велосипеде.
В шестнадцать лет нас начали готовить ко второй нашей роли – ублажительниц. Нам давали уроки, как надо себя вести, что нужно делать. Учили быть покорными и трепетными любовницами. Мы должны были быть смертоносными, но при этом уметь быть сладострастными, когда этого хотел наш хозяин.
В то время я, Вика, здесь в понятном и привычном всем мире, была совершенно дезориентирована. Я не понимала с одной стороны тех знаний, к которым меня приобщали, вкладывали в меня, благо только в теории, но при этом все эти статьи про секс, что мои одноклассницы читали в молодёжных журналах, пряча их от взрослых, были для меня смешны и даже примитивны.
Когда мне исполнилось восемнадцать, меня провели через обряд посвящения и моё обучение закончилось.
Это надо сказать достаточно удивительно – на тот момент, за восемь лет такой вот непонятной, я бы даже сказала двойной, жизни я свыклась со своей участью. Я смирилась. И потому, когда в том мире меня сделали женщиной, а в этом я осталась девственницей, – это даже как-то и не ошарашило, что ли. Да и, в сравнении с боевыми тренировками, обряд был детским лепетом.
Наверное сложно понять, какого этого – одна там, другая здесь. Но я сама так и не поняла, как это работает.
Я, Вика, относилась к тому, что со мной происходило, как к долгому и бесконечному сну, который закончится, когда я умру. Правда и в этом я была не до конца уверена. И вот это как раз отвратительное чувство. А ещё – чувство, что ты себе не принадлежишь.
Сначала внутри меня был протест, который подначивал подростковый возраст. Я, Вика, негодовала – какого хрена вообще происходит? Почему я должна подчиняться? И какого, простите, чёрта, я здесь вообще не такая, как там.
Внешне я была такой же. Всё было одинаково, кроме – там у меня было натренированное тело, при этом жрецы поддерживали в нас баланс женственности и силы.
