Он шел по хорошо утоптанной тропинке, которую в темноте в слабом свете далеких фонарей было почти не видно. Одинокий, несчастный, никем не понятый и всеми проклинаемый. За полуразрушенным зданием Померанцевой оранжереи начиналась вязовая аллея. Он свернул туда и вскоре ощутил, как что-то чавкает под резиновой подошвой старых дешевых кедов. Будь он сосредоточен, он бы вспомнил, что уже две недели Москва не видела дождей. Будь он наблюдателен, он бы почувствовал запах крови, посветил фонариком под ноги и увидел бы, на что наступает. Он заметил бы красные пятна на бело-синих кедах и густую багряную кашу, которую кто-то зачем-то размазал по знакомой дорожке. Наконец, будь он образован и имей он страсть к местной истории, преданиям и легендам, он бы знал, что нужно разворачиваться, пока не поздно, и бежать, бежать со всех ног из усадьбы. Но он шел вперед.
Ухнул филин, предупреждая незадачливого путника, незаконно проникшего на территорию в неурочное время, о грозящих ему неприятностях. Следом каркнула ворона. Добрые, добрые птицы… Ну почему же вы такие ненастойчивые?
Он подошел к вязу у реки – самому старому здесь. Толстый потрескавшийся ствол чуть изгибался над крутым берегом и протягивал к нему одну из веток, низкую, прочную, строго перпендикулярную земле, как руку помощи. Обманчивой помощи.
Ноги увязли в какой-то луже – как он считал, это просто грязь. Он позвал возлюбленную по имени – и не дождался ответа. Странно, они же договаривались встретиться здесь… Вяз любви – так называли промеж себя посетители усадьбы это дерево. «Увязнуть под вязом», – неловко скаламбурил он мысленно, повернулся, чтобы опереться спиной о ствол, и вот тут увидел ее.
Одетая в грязно-белое платье в мелкий рубчик, она внезапно появилась перед ним, развязно покачиваясь, словно готовясь исполнить эротический танец. Ворот платья был растянут, почти спадал с плеч, он манил и дразнил его, и парень сделал два шага вперед, чтобы можно было заключить ее в объятия. Но почему-то не смог. Она подпрыгнула и оказалась выше. Но почему она не спускается? Что происходит?
Она зашевелилась, поманила его рукой, беззвучно смеясь. Почему-то этот задорный хохот, который он видел глазами, но не слышал ушами, немного испугал его. Наконец-то до него начало доходить, что что-то тут не так…
А, нет. Не доходит. Он лезет на дерево. Он хочет быть ближе к своей возлюбленной. Все предостережения, все пугающие мысли, все маркеры на что-то иррациональное остались на задворках усталого сознания. Им двигала похоть. И что-то еще, чему пока не находилось названия. Он всю жизнь был одинок, и тут – такое чудо. «Верьте, и все желания сбудутся!» – похоже на дурацкий лозунг. И все-таки так оно и произошло. Любовь? Душевный комфорт? Чувство принадлежности? Или все сразу? Он впервые испытывал такие сильные эмоции. Он думал, что его жизнь окончена, но она лишь только начиналась.
Он лезет по низкой толстой ветке. С лица соскальзывают очки, падают в кровавую кашу – он ничего этого не замечает. Он тянется к ней рукой – к своей любимой. И она наконец-то поддается. Игра в догонялки окончена. Он нагнал свою жертву, но не успел понять, что упрямо преследовал хищника, а жертва на самом деле он сам.
Он обнимает ее, сидя на ветке. Она отвечает ему взаимностью. Но кожа ее не бархатная, гладкая и шелковистая, какая должна быть у красивой молодой девушки. Она шершавая. На ощупь как пеньковая веревка. Она обвивает его шею своими жесткими и страстными объятиями. Не выпускает. Она говорит: «Прыгай!» И он подчиняется. Никто не в силах перед ней устоять. Пять минут назад он еще мог повернуть, уйти с опасной тропы. Но старенький вяз с раскинувшимися во все стороны многочисленными ветвями, переплетенными как паутина, никогда не отпустит свою муху, и чем сильнее она барахтается, поняв, куда попала, в попытках спастись, тем сильнее затягивается петля…
1 августа
Подъезжая к частному сектору, мы спешились с наших железных коней. Венькин дом стоял на другой улице, параллельной моей, но, невзирая на это, приятель всегда меня провожал. Впрочем, наш милый коттеджик расположен почти с самого края, и друг в итоге терял каких-то две минуты. На великах тяжело разговаривать, поэтому мы всегда слезали с них, возвращаясь из парка, чтобы идти рядом, придерживая неодушевленных друзей за ручки, и обмениваться новостями.
Тихая улочка, разнокалиберные коттеджи за невыносимо высокими заборами (в детстве я, будучи непоседой, всегда пыталась перелезть хоть через один, и ни разу у меня не вышло, из-за чего всей душой невзлюбила эти неприступные ограждения), цветущие лилейники, гортензии и розы, распространяющие приятное благоухание, и поющие птички – кто-то скажет, что это лучшее время и место для романтики. Но только не я. Веня – просто друг. Надеюсь, про меня он думает точно так же.
– К вам эти… крутые сегодня приезжают? – спросил он, отчего-то хмурясь.
– Да. Липатовы.
– Знаю…
У отца на днях был юбилей, среди недели мы отметили тихо втроем, а сегодня, в выходной, он позвал своего начальника с женой на официальное торжество. Вся наша семья уже неделю в связи с этим стоит на ушах. Во-первых, Липатовы очень крутые, как верно выразился друг, и привыкли к определенному уровню сервиса и окружающей обстановки, а во-вторых, папа грезит повышением, сейчас он только начальник крупного отдела, но с уходом зама надеется занять его место. Вроде бы все уже утверждено, но пока не «запротоколировано», то бишь в документах кадровички отсутствуют нужные подписи, что папу сильно пугает. Липатов собирается открывать новый филиал, отец, как услышал это, так вообще расфантазировался, что его поставят во главе. Но для этого нужно «железобетонно» стать заместителем и проявить себя с лучшей стороны. И вот, как следствие, столько раз, сколько я слышала за эту неделю глагол «угодить», я не слышала в целом за всю жизнь. Поэтому сегодня наша прогулка затянулась, скоро на город опустятся тяжелые московские сумерки, а мама звонила уже раз пять, сперва с вопросами, когда я соизволю вернуться, а затем уже с претензиями и под конец – с угрозами.
– Ты ведь откажешь ему? – вдруг спросил Веня в двух шагах от моего дома.
– Кому? В чем?
– Ну, Липатов этот… Он же предлагал тебе к нему в секретарши идти. Стажироваться.
– Ах, это, – засмеявшись, я отмахнулась. Папиного начальника я ни разу не видела, но он заметил мое фото у отца в кабинете и предложил меня устроить на работу к нему. – Мне еще рано думать о стажировке. К тому же, я лучше к отцу пойду. Надеюсь, филиал достроят к тому моменту.
Мы замерли у калитки.
