Когда-то меня звали Альтаир, да, так, именно «звали». Многое с тех пор изменилось, слишком многое произошло.
Я родился в небольшой деревне на берегу реки, самой обычной, каких по стране множество. Отец мой был рыбаком, мать смотрела за домом. Ещё точно помню, у нас была собака. Большая, добродушная, лохматая. И, как ни странно, звали её Тунец. Отец почему-то говорил, что это приносит нам удачу.
Братьев и сестёр у меня не было, но было очень много друзей. Думаю, в то время я был довольно общительным ребёнком. Родители воспитывали меня просто: объясняли, что плохо и что хорошо и не привязывали ко мне каждый конкретный мой поступок, они действительно любили меня. Если я поступал плохо, меня не наказывали, а объясняли, что неправильно или недостойно так себя вести, называли плохим не меня, а мой поступок. Хотя…, если подумать, они всех так учили, даже посторонних людей, даже тех, кто был их намного старше или младше. Естественно, что и сами они свои правила не нарушали: «говори правду», «не обижай того, кто слабее тебя, неважно человек это или животное», «не отступай, если знаешь что прав, не меняй своего мнения» и прочие подобные, я и сам не заметил, как они закрепились во мне, проникли в мою душу. Я всегда хотел стать похожим на родителей, не только на отца, потому что мать у меня была не слабее. Они редко ссорились, но тогда уж в доме от криков дрожали стены, ни один не желал уступать и всё прямо другому высказывал. Потом они очень быстро мирились, смеялись над глупой ссорой и своей неуступчивостью, и, казалось, начинали любить друг друга лишь сильней. У меня была настоящая семья в отличие от многих фальшивок…
Так я жил, пока мне не исполнилось девять. Тот год всё изменил, и его я помню до сих пор. Лето тогда выдалось не просто плохим, а по-настоящему ужасным: постоянные дожди, град…, урожай на полях погиб почти весь, рыбы в реке тоже почему-то стало очень мало. Отец с каждым днём мрачнел, и мать мне в конце концов даже запретила спрашивать, как у него прошла рыбалка и что он сегодня поймал, как я всегда делал. Я не обиделся, потому что понял, что она сделала это просто, чтобы его защитить, по возможности не огорчать и не заставлять оправдываться. Мне было тяжело, но я молчал, держался, старался больше времени проводить с друзьями. Мы ходили за грибами, ягодами и тоже пытались взрослым хоть как-то помочь.
Спустя некоторое время в деревне начали вспыхивать ссоры, а то и драки из-за еды. Её всё ещё было достаточно, но люди понимали, что лето рано или поздно закончится и с наступлением холодов пополнять запасы уже станет неоткуда, вели себя, как звери, которые предчувствуют голод. Отец старался держаться особняком и кроме рыбалки почти никуда не ходил. Пойманную рыбу мы уже не продавали, а просто солили и складывали, сами ели очень мало, берегли на зиму.
Настроения людей в деревне с каждым днём становились всё хуже. Старики-старожилы говорили, что кто-то наслал на нас проклятье и что такого никогда не было на их веку. Казалось, что хуже уже быть не может, но на этом наши беды не кончились, и в деревню вдруг пришла болезнь. В один день слегли сразу несколько семей, у которых были дома по соседству с нашим. Все мои друзья заболели, я один почему-то не заразился. Отец настрого запретил нам с матерью выходить из дома, а сам собрался, оседлал лошадь и куда-то уехал. Это был первый раз, когда он не стал нам ничего объяснять, а просто поставил перед фактом. Мать обняла меня, сказала, что всё будет хорошо и что мы должны ему верить.
После того, как через несколько дней отец вернулся, они с матерью заперлись и что-то очень долго обсуждали. Отец настаивал, мать сопротивлялась ему. По обрывкам фраз я понял, что их разговор каким-то образом касается нашего возможного переезда. В конце концов они успокоились и судя по всему решение отложили.
Спустя ещё некоторое время в деревне умерла первая семья. Никто ничего так и не успел понять, как они вдруг просто перестали выходить из дома. Собака лаяла несколько дней, кто-то зашёл их проведать и обнаружил мёртвыми. Всех. Всю семью из более чем десяти человек. Я запомнил это хорошо, потому что первой семьёй, которая умерла, была семья моего лучшего друга.
Это было странное чувство, умом я понимал, что никогда его больше не увижу, родители мне всё объяснили, но сердце…, оно это принять отказывалось. Я просто хотел ещё раз поговорить с ним, поиграть, да даже просто переглянуться. После матери и отца он был самым близким мне человеком, единственным, кто действительно меня понимал. Иногда нам даже не нужно было говорить, мы просто знали о чём другой думает. Часто мы вместе мечтали о том, какими будем, когда станем взрослыми: я хотел стать рыбаком, как и мой отец, он, как и его отец, хотел стать плотником. Иногда мы пытались сманить друг друга на свою сторону, показать, как это здорово: я водил его на рыбалку, он учил меня, как правильно выстругивать табурет. Это было так… просто… вся наша жизнь. И именно этого сейчас не могло принять моё сердце. Если это было так просто, почему этого больше не будет? Ответ на этот вопрос я искал и не мог найти.
После этой смерти в деревне словно наступил какой-то перелом, люди испугались, их уже не могли сдержать прежние законы и правила. Кроме того, к этому времени заболела уже едва ли не большая их часть. Некоторые бросали всё и просто пытались сбежать…, хоть куда-то. Умерших никто не хоронил.
Болезнь начиналась, как обычная простуда. Это и было самым опасным в ней. Никто не ожидал, что люди начнут умирать от такого. У человека начинался жар, он некоторое время не мог встать с постели, потом вдруг жар спадал, и на теле выступали небольшие красные пятна, но человек уже мог, как раньше свободно двигаться и даже работать. Больные после этого почти не напоминали больных, говорили, что чувствуют лишь небольшую слабость, а ещё спустя пару-тройку дней они просто умирали и всё. Иногда это даже случалось прямо на улице.
Вскоре отец с матерью вновь вышли поговорить. В тот день они уже больше не спорили, быстро обсудили что-то и уже буквально через полчаса зашли ко мне в комнату. Вместе с ними был какой-то незнакомец. Я совсем не успел заметить, когда он вошёл к нам в дом: он передвигался как-то слишком бесшумно.
