…Женщина, одетая во все черное. Одинокая и прекрасная. Она шла по пустынному городу и глаза ее были полны печали и скрытой страсти. Вокруг нее кружились тысячи разноцветных бабочек. Подгоняемые ветром, они напоминали осенние листья. В этом потоке живых листьев, кружился и я.
Она шла по пустынному городу, грациозно ступая по застывшему асфальтовому морю, и я думал, что это самое прекрасное, что я когда-либо видел в своей жизни. Я прикасался крыльями к ее шелковистым темно-русым волосам и чувствовал, как сквозь мое тонкое невесомое тело проходит электрический разряд.
Я смотрел в ее серые огромные глаза и видел, как в них сияет ее душа: чистая и свободная, словно небесный ангел.
Железобетонные монстры и стеклянные мавзолеи небоскребов казались на ее фоне блеклыми нереальными тенями на девственном холсте чудесного сна. И реальностью в этом сне была лишь она. Женщина, одетая во все черное. Одинокая и прекрасная. Дивная волшебница, вдохнувшая в меня вдохновение и превратившая мой нереально скучный мир в царство разноцветных бабочек, выпорхнувших из ее бессмертной души…
«Там, где лежит мягкий покров
Из умирающих опавших лепестков
Один цветок трепещет,
Дрожа своим засохшим стебельком.
Ах, нет, ведь это бабочка
Порхает словно нежный лепесток»!
Аракидэ Моритатэ
«Страх-это головокружение свободы».
Серен Обю Кьеркегор
«Nothing emboldens sin so much as mercy».
William Shakespeare
«У меня осталось только одно неудовлетворенное любопытство: смерть».
Коко Шанель
«Мне немного страшно, но я все-таки попробую. Я чувствую мой страх-это страх перед откровением, последствия, которого я еще не могу принять без сопротивления. Но я чувствую, я должен, я должен, раз эта истина»!
Откровение хиппи перед очередным «трипом».
«Ад это место, где дурно пахнет и никто никого не любит».
Св. Мария Тереза
Не так легко со Смертью объясниться.
Она глуха, не слышит, что к чему…
Лорд Байрон
«Если вас отвергает мир, в который вас втолкнули, то вы должны найти другой мир. Нельзя просто сидеть, сложа руки и ждать, пока придет кто-то другой и что-то сделает за вас. Всякое внешнее движение бесполезно, пока в нем не участвуют люди, внутренне не переменившиеся».
Дао Дэ Дзин для поколения X.
Серая гадюка блаженно растянула свое дряхлое тело через всю равнину, покрытую густым ворсом хвойных лесов и, уткнувшись закругленной мордой в ванильную небесную пастилу, мирно дремала. По ее узкой, усеянной темными морщинами спине, ориентируясь на северо-запад, бодро катился спелый желтый лимон. Внутри лимона удобно устроились две разнополые личинки, набитые под завязку фаршем суетных мыслей и внутренних переживаний.
Одна из личинок доживала свою жизнь, но страстно желала продолжения калейдоскопического бедлама, в коем находила некую прелесть и умиротворение. Ее радовал утренний рассвет и вечерний закат, но совсем не нравились ночи, напоминающие об одиночестве и бренности Бытия. Вторая личинка, когда-то нигде не желавшая быть под вторым номером и всегда обожавшая находиться сверху, была еще относительно молода и недурственна собой, но душа ее уже достаточно прогнила и давала течь, как старый галеон, населенный зараженными седыми крысами и призраками обезумевших от долгих странствий моряков. Ее раздражали утренние рассветы, окутывающие ее туманом опустошения и обреченности. Бесцельно блуждая в этом кромешном выдохе пред-смертья, она с нестерпимой тоской ожидала наступления ночи. Лишь ее холодные темные воды могли остудить ее непроходящую душевную боль и ненависть к бессмысленности Бытия.
Да, именно так в это утро представляла сама себя и окружающий мир Петти Чарли, считавшая себя самым несчастным существом в мире. Ее немигающие огромные глаза потерянно и отстраненно выглядывали из бодро катившегося по спине змеи лимона и в них, как в зеркалах отражались искривленные стволы древесных титанов и поросшие древним мхом громадные зубы скал. Ее попутчик, он же водитель желтого лимона «форд» был внешне хмур и неразговорчив. С тех пор, как они выехали со стоянки отеля в Сент-Поле, он не проронил ни единого слова, и казалось, был нем, но уж точно не глух. Пустоту внутри салона заполняли истеричные вопли радио, пытающегося сквозь шипящую пасть дешевого динамика воспроизвести динамичность и легкость Нью-Йоркского Smooth Jazz. Петти, никогда не страдавшая эпилептическими припадками и нетерпимостью к терпению ближних, на семидесятую минуту пути была уже готова выбраться из кокона отстраненности и спокойствия и ужалить в барабанную перепонку невозмутимого «водилу». Но возможно, ему доставляла наслаждение эта зубодробильная пытка из спутанных и чертовски пронзительных нот или, же он попросту не любил тишину, которую нужно было нарушать эпилогом ничего не значащих слов. Лишь эта мысль сдерживала все существо Петти от грандиозного дорожного скандала, и она упорно пыталась сосредоточиться на созерцании апокалипсических картинок, разложенных карточным веером в ее голове.
Она рисовала их почти год, пачкаясь в липкой красной реке и соленом дожде из слез. Нанеся последний мазок кистью отчаяния на каждую картинку, она присыпала искалеченный лист кристально-белым снегом, приносящим ей временное забвение и удовлетворение от ощущения пред-небытия. Оно всегда длилось по-разному это пред-небытие, и его нельзя было измарать грубыми отметками времени или относительностью пространства. Лишь в пред-небытие к Петти вновь возвращались давно потерянное физическое чувство счастья и насыщенности сладостью греха. Смрадный саван страданий сползал с ее обольстительного гибкого стана, открывая солнцу ее непорочную молодость и чистоту. Краткие наслаждения в пред-небытие возвращали Петти кратную надежду на скорое избавление от ее гнилой липкой болезни, и она вновь начинала верить, что все еще наладиться и будет как прежде. Как прежде? А как было прежде? Хлипкие пугливые тени пред-небытия не могли открыть ей тайну как раз и навсегда вернуться в потерянный Рай. Они появлялись, подобно приливной кислотной волне и казалось, были готовы без остатка растворить в себе измотанную терзаниями душу, но это была лишь иллюзия и вскоре тени пред-небытия уходили, пряча виноватые взгляды бесплотных бесполезных бесноватых сущностей.
Смахнув с глаз невидимые слезы, Петти вымученно натянула потрескавшиеся нити губ и постаралась обнаружить себя в разнузданном шквале бибопа. По всему салону уверенно и нагло ползали крючковатые ноты, порожденные легендарным «ударом сбоку» Ли Моргана. «Удар сбоку» окончательно парализовал измученное сознание Петти, но и кажется, произвел должное впечатление на молчаливого водителя-меломана. Не дожидаясь пока обнаглевшие в конец ноты, не прогрызут ему дыру в черепе, водитель желтого кэба, резким движением пальцев переключил дико верещавшее радио на новую волну. Пронзительно прокашлявшись, радио услужливо сменило радикальное настроение на нудный педагогический тон.
