Помню, как впервые пересекал границу. Вот последний наш берег, за ним – непривычно пустая река: ни лодок, ни купающихся. На нашем берегу – провожая нас? – лежали в позах весьма непринужденных четверо пограничников в зеленых фуражках, жгли костер. Дым низко стелился над водой. Отдыхают? Но почему именно здесь? Странное выбрали место. Говорят, что лучше всего запоминается именно что-то загадочное, не объясненное до конца. Посыпались гипотезы, шутки: «Может, костром этим отвлекаем внимание, а наш человек в другом месте переплывает реку?» – «Но зачем? – рассудительно сказал наш руководитель Леха. – Если и так сейчас переезжает границу целый поезд «наших» людей?» Но для чего же горит костер? Советская школа нас как воспитала: «Нет дыма без огня!» Над костром не было ни котла с ухою, ни шашлыка. Так зачем же? Посыпались новые версии: молодежь была «творческая», пытливая, и по случаю первого пересечения границы все мы были возбуждены. Ветер мотал дым то в одну сторону, то в другую. Запомнилась самая парадоксальная версия (которую, кстати, высказал я): «Пограничники жгут костер, поддерживая «дым отечества», который, как известно из классики, «сладок и приятен». Эту версию весело приняли. И так мы переехали мост. И встали. Вошли их пограничники, в непривычной форме (первый заграничный шок), смотрели наши паспорта, с акцентом (что естественно) спрашивали, что везем. А вдруг не пропустят, придерутся к чему-то?
Волновались все. Хотя готовили нас вроде бы тщательно: отбирали самых достойных, потом нас еще инструктировали, учили… Мы вызубрили наизусть непростые имена руководителей компартий самых экзотических стран – но пограничники почему-то их не спрашивали. Что-то другое интересует их? Может, моральный облик? Комиссия старых большевиков райкома проверяла нас!
– Как с этим делом у тебя? – спросил меня председатель комиссии, щелкнув пальцем по кадыку.
– Никогда! – вскричал я.
– А с этим? – Сосед его вдруг – дважды! – шлепнул ладонью по кулаку.
О чем это он?! Даже не понимаю!
– Даже не понимаю вас.
– Ну ладно… иди.
О чем они спрашивали наших девушек – не знаю. Но все в результате прошли.
И вот – первая «заграничная» проверка!.. Их, оказывается, интересует вовсе не наша идейная подготовка, а наши чемоданы. Впрочем, просмотрели всего один: как ни странно – у нашего руководителя… Ничего не отняли – и ушли.
Поезд, заскрипев, потянулся. Мы кинулись к окнам… Совсем другая жизнь, другие дома и поля!
Ночевали мы в маленьком приграничном венгерском городке, на вид скромном… но там мы обрели все, о чем тайно мечтали. И главное – чувство свободы! Все было другое, и главное – другими стали мы, освободилось все прежде зажатое! Так повлияла на нас «первая заграница». Несмотря на все клятвы, данные райкому, после обеда все тут же исчезли из гостиницы… и вернулись наутро. Оказалось, и ночью тут кое-что работает, не как у нас.
Но самая «вольница» развернулась в Будапеште, поразившем нас своей роскошной и вольной жизнью (хотя «венгерские события» были не так уж давно, и по улицам патрулировали еще наши автоматчики). Но – свобода пьянила! И я, решившись, подошел к Э.
Переглянулись мы с нею еще во Львове, где проходили «окончательный» инструктаж в местном райкоме перед пересечением границы. Многие ворчали: отнимают от поездки два дня! Но мне и во Львове уже нравилось – в городе был безусловный западный колорит, как мы его понимали… а главное – была уже жаркая, сухая весна. Помню, как мы с вновь обретенным другом Лехой, руководителем нашей делегации, утром, еще до завтрака, выскочили из гостиницы на соседний угол – «залить зенки», как он говорил. Явно западный, по нашим понятиям, сервис, большое стеклянное окно – шириной метров пять – и острое утреннее счастье… никогда прежде не пил с утра. Вот она – свобода!
И тут на солнечном углу появились наши девушки… И одна, на которую я запал сразу, как только увидел… Кстати, из Казани, где я родился. Дополнительный аргумент! Они шли мимо стекла, за которым мы сидели, и заметили нас. И вдруг ее взгляд, прямо в душу! Умирать буду – вспомню тот миг!
Следующий кадр: мы заходим с ней в бар, уже в Будапеште, и я вынимаю заначку. Строжайше запрещалось – но все знали, что рубли в Венгрии меняют. За давностью лет скажу: я засунул рулончик сторублевок в пасту. И, как бы по причине крайней своей чистоплотности, постоянно носил ее с собой. И вот, открыв зубную пасту с неожиданного конца, вытащил, прямо при ней, трубочку денег в целлофане. О, как она смеялась – прислонив руку к стене и как бы обессилено уткнувшись в нее головой! Потом – выпрямляется, глаза счастливо блестят. Мы шли с ней по Будапешту, и он был роскошен – особенно по сравнению с нашими тусклыми в те года городами. И вдруг что-то темное, закрывающее сияние, приблизилось к нам… Леха! Мрачный, как ночь!
– Я встречался сейчас с местными комсомольцами… – проговорил он.
– Ну? – уныло откликнулся я.
– Они мне сказали… где здесь стриптиз!
– Так пойдем же! – вскричал я. – Плачу!
Стриптиз меня восхитил! Хотя главная моя страсть была направлена в другую сторону.
– Что вы делаете? – шептал Леха. – Вас же… отправят обратно!
– Ты думаешь? – глянув на него, хрипло проговорила она. И мы опять обнялись!
И Леха с горя напился.
Потом мы подошли с ней к дверям ее номера, в котором жили еще трое ее подруг. Но их в номере не оказалось – свобода увела за собой всех! Вернувшись в свой номер перед рассветом, я чуток поспал и позвонил ей, из номера в номер. Она произнесла приглушенно (видимо, подружки уже вернулись):
– Не сходи с ума!
Но «тормозить» сейчас? Еще «затормозят», и не раз – это я знал… Но здесь, будем считать, мы вырвались на свободу! И «похитим Европу» со всеми ее прелестями! Я распахнул окно. Ворвавшийся ветер побеспокоил моего соседа, он что-то проворчал, натянул одеяло на голову. «Спи, дорогой!» Я вскарабкался на подоконник и шагнул на карниз. Карниз был весьма условный, состоящий в основном из голов разных дриад и наяд, сплетенных прихотливым стилем модерн под моими ногами. Дул сильный ветер, внизу простиралась река. Гибель была близка как никогда. Что вело меня? В основном – отчаяние. Я уже чувствовал, что такая жизнь вряд ли будет возможна после нашего возвращения. Только здесь – и сейчас! Я дотянулся ногой до увитой извилистыми прядями головы следующей русалки – и перенесся туда. Это по коридору казалось близко, а тут все замедлилось. Следующее окно было угловое, огромное, окаймленное цветами и листьями – мой любимый модерн. Прежде я любовался им издали – а вот теперь обнимал. Последним, быть может, объятьем: вряд ли кто до меня тут, снаружи, стоял? Но ведь кто-то же лепил этих русалок, значит, был тут? – так я заговаривал себя. Но лучше не задумываться, и главное – не смотреть вниз, в бездну. Гляди в окно! Увиденное – потрясло: за столом под бронзовым канделябром собралось руководство нашего комсомольского руководства (Леха был среди них) – а весь стол был завален пачками валюты. Выиграли ночью в казино? Или привезли столько? Главный руководитель наш, невысокая, но волевая Вероника Плешкина раздавала пачки, и горка валюты перед каждым росла. Не они ли говорили нам, что валюту не надо провозить, что дружба молодежи всех стран бескорыстна? Конечно, некоторые заначки мы провезли – но чтобы столько! Видимо, на идеологическую работу. Мне бы тенью проскользить – они бы и не заметили. Тем более что следующее окно манило – там ждала она! Но неожиданно даже для себя я толкнул рукой витиеватую форточку и, просунув внутрь руку, закричал:
