Боже, сколько ягод! Черника – крупная, спелая, сладкая! Каждая веточка каждого кустика увешана темными ягодами. И вся поляна в черничных кустах.
А вон на той, на следующей полянке – ягод еще больше!
Мариха, встав на колени собирала ягоды сначала в ладошку, затем – прямо в рот. Собрала бы впрок – да складывать некуда. Зато можно, сидя здесь, среди черничных кустов, есть ягоды, сколько хочешь.
Сегодня в лагере к завтраку им дали совсем немножко, буквально по горсточке ягод на маленькой тарелочке.
– Наверно в лесу сейчас очень много черники, – грустно сказала Мариха соседке Оле, подружке по отряду. – Вот только пионервожатый наверняка не разрешит нам пойти в лес.
Хоть и находится их пионерлагерь километров за тридцать от города, можно сказать, прямо в лесу, но по всему периметру его окружал высокий деревянный забор – не то, что пойти в лес, даже просто разглядеть сквозь плотные щели досок, что там, за забором, – невозможно.
– Идем, что-то покажу, – тихо проговорила Оля.
В этом дальнем конце лагеря, где сорняки, крапива и заросли дикого кустарника были почти в рост человека, забор был высокий и прочный, как и везде.
Оля оглянулась по сторонам и легко, одним пальцем сдвинула большую доску забора. Оказалось, доска держится лишь на одном большом гвозде сверху.
Открылся лаз, о котором Мариха и не подозоевала.
Оля еще раз оглянулась вокруг и прижала палец к губам.
– Только ты никому… А то, сама понимаешь…
Да, Мариха не ребенок. Уже двенадцать. Она знала это правило: если кто без разрешения покинет лагерь, то могут и домой отправть.
Правда, директриса, Нина Эдуардовна, или, как ее называла Мариха – “тетя Нина”, была маминой подругой детства. Именно тетя Нина и уговорила маму Марихи отправить дочку на лето в ее лагерь, обещая природу, свежий воздух, хороший коллектив их сотруджников.
…По мере того, как Мариха углублялась все дальше в лес, переходя от одной полянки к другой, лес становился все гуще, Только девочка этого не замечала. Глаз радовал сплошной зеленый мохнатый ковер – мох устилал поляны и все пространство меж деревьев и даже упавшие деревья и сучья, возвышавшиеся словно баррикады на ее пути. Лес, чем дальше, – казался красивее, таинственнее. Птичье пение звучало все тише. Ей показалось, что стало темнее. Мариха огляделась. Нет, время обеда, конечно же, еще не наступило. Она еще успеет вернуться к обеду. Просто леревья здесь выше и лес гуще, солнце прячется за ветками, потому и кажется, что темнее. Мариха присела на упавший ствол дерева. Попыталась оттереть руки, испачканные черничным соком. “Ой, наверно, и лицо я тоже испачкала, – уыбнулась Мариха, представляя, какая она сейчас чумазая, и как ребята будут смеяться надо ней. “А особенно Вадим”, – Мариха даже покраснела, представив себе, как этот высокий парень из старшего отряда, вместе с другими пацанами будет бросать ей язвительные реплики. Правда, он редко замечал Мариху, но однажды, нечаянно толкнув ее в дверях столовой, извинился.
Как правило, ребята из старшего отряда, уже почти выпускники школы, свои знаки внимания к “салагам” из младших групп оказывали лишь в виде подзатыльников, веселых, но порой обидных обзывалок и шуточек.
Мариха вдруг вспомнила про обед и немного испугалась.
Главное, не опоздать вернуться к обеду. Чтобы никто не догадался, что она покидала лагерь.
Мариха огляделась. Похоже,прошло уже пару часов, как она здесь бродит по лесу. Наверно, пора возвращаться.
Она задумалась. В какой стороне лагерь? Лесные тропки совсем утионули в траве и кустах. Надо вспомнить, чему их учил географ: деревья с северной стороны поросли мхом… кажется, так. С южной – наоборот, кора светлая, безо мха. …Вот только как угадать, где же их пионерский лагерь – на севере от Марихи, или на юге?
