[ОХОТНОЕ, 12.04.1961, 09:05]
Солдат Иван Жу́ган, гвардии рядовой, красноармеец, стрелок 37 гвардейского стрелкового полка, 12 гвардейской стрелковой дивизии, 16 армии под командованием генерал-лейтенанта Рокоссовского уже в другом времени, в будущем. Какие силы не пропустили пулю в будущее – это, наверно, знает только синее небо над селом Охотное, где утром 12 апреля 1961 года солнышко пригревало невесть откуда взявшегося солдата, а солдат пялился на молодую травку с божьей коровкой. Подняв голову, Иван уставился за откос – и открыл рот: на вражеской стороне над самым большим домом, магазином, теперь развевался красный флаг. «Ёханый бабай! Мы ж с Васькой вышли зимой, а попал к своим весной… Снег – и за миг куда-то делся?.. И уже зазеленело вокруг… И наш флаг над немецкой стороной – в непонятной весне… Что за сон? И я один здесь? Фрицы всё же свалили Ваську? Или, может, Васька тоже здесь, в весне? Он ведь стрелял в ответ? Что за ерунда с мозгами? Я чокнутый или сон?..» – гудели и буксовали мысли Ивана.
Притаившись за берёзой у откоса, Иван засёк время и внимательно осмотрелся вокруг. И видит у магазина, где стоял танк фрицев, теперь стоит необычная белая легковая машина. А люди у магазина – все в гражданском, и все радостно переговариваются. Смеются и обнимаются даже. Расслышал он только русское «Ура!» и уловил в отголосках что-то похожее на «А барин!». «Барин? Но немцев не видать – это понятно, раз такой театр затеяли для какой-то операции. Но весну фрицы сделать не могли же?! А Борисова всё нет…» – всё сильнее закручивались мозги у огорошенного временем солдата. Какими только птичками Иван ни подавал условные звуки Василию – в ответ тишина. Обшарил откос, откуда стрелял товарищ, – пусто. Пришло на ум спасительное: «Может, отползает к нашим… если ещё зимой ни вернулся?»
Иван тоже решает отползти назад леском к вершине холма, и добраться до позиций своего полка. Но лесок теперь мирный, войной совсем не пахнет. И за опушкой слева – всё сто лет вспахано-перепахано, ровно и ни одной траншеи. У куста рябины – и тут вообще пошли скакать мысли по прорехам! – он наткнулся на потерянный кем-то детский журнал «Весёлые картинки» за март 1961 года. «ЦК ВЛКСМ?! Советский журнал! С ума сойти! А нам говорили, что рая нет. Хоть в рай попал к своим! Попы правы оказались, черти? Но раз уже 61-й, значит, красный флаг – не фрицевские штучки? Да если бы и бредил в медсанбате – уж журнал за 61-й год как мог бы мне присниться?» – он совсем переворачивается мозгами от находки, но прячет журнал за голенище сапога и осторожно пробирается дальше вверх по холму. «А в раю тепло, мухи летают, и собаки в раю, вон, даже лают от праздничной суматохи в селе. Это хорошо, что советская власть жива хотя бы в раю, если верить журналу и дому с флагом», – Иван петляет ещё шагов двадцать – и тут видит невдалеке за деревьями памятник. С постаментом, скульптурой, венки с цветами, и ленточки георгиевские.
Иван подобрался поближе к опушке и стал внимательно оглядывать памятник. Скульптура скорбящей женщины, она опирается на тумбу со знаменем, к которой прислонён венок и автомат ППШ, у приклада красноармейская каска. На постаменте мемориальные доски с фамилиями на русском и с георгиевской лентой на каждой. «Получается, памятник нашим?» – Иван, уже не таясь, подошёл к памятнику. Читает фамилии – и видит свою фамилию со своими инициалами на первой же доске. Ёкнуло взрывом сердце, мысли потекли, как кровь из раны: «Ёклмн!!! Значит, я всё же погибну на войне? Но, главное, что меня не посчитают дезертиром. Вот! Вот! Вот! Ведь для оставшихся на фронте я пропал внезапно на задании. Значит, не подумают, что попал в плен. А то ещё хуже чего напридумывали бы – а это аукнулось бы на положении семьи, если родные ещё тогда были живы». Иван сел на траву, ноги не слушались. На ветке каркнула дура ворона. Не отрываясь от своей фамилии на доске, грустный солдат начал выпутываться из навалившейся тяжести: «Но где я? В раю? А памятники в раю зачем ставить? В раю же вечные души? Или всё сплю на столе у хирурга? Ещё и загадочный журнал! Как же можно в 61-м очутиться? Это ж через… девятнадцать лет! А у меня и щетина ещё не отросла. И я в том же во всём, как ушли на задание… Что? Я не помню, что я девятнадцать лет делал? Значит, всё же в раю, раз за столько лет не изменился и в той же одежде. А на земле, наверно, тоже сейчас 61-й? А, может, и другой год? Похоже, брат, в раю очухиваются не сразу?» Иван дочитал фамилии до середины последней доски – и провалилось сердце совсем: «Борисов!.. Эх, Василий Петрович, и ты домой не вернёшься? Не дали мрази тебе пожить!..» Злой, вскидывает автомат – да в кого тут стрелять?
Боль стиснула зубы, скорбь подняла глаза к небу – и он дал очередь из своего ППШ как салют погибшим товарищам, и чтобы хоть кто-то и хоть как-то бы отозвался на выстрелы, хоть ду́ши! «Да и Борисов вдруг объявится, выйдет на мою очередь? Мож, тоже со мной тут где-то, в этом мирном раю? Не для меня же одного рай устроен?» – всё надеялся найти товарища Иван. Но в селе началась дикая пальба. Иван удивился такому салюту в ответ. Но автоматных очередей не было слышно. Только одиночные, охотничьи выстрелы. «Не фрицы палят, точно. Но и не Вася…», – горько вздохнул он. И тут удивился, что в раю тоже хочется есть. «Рай или… в коме в госпитале? Что ещё приснится мне? Но пока ничего не остаётся, как идти поближе к хлебушку, к домам. Или в магазине одной амброзией и бесплатно отоваривают?! И ягод в райском лесу весной – тоже одни кукиши растут!» – уже топал проголодавшийся солдат к домам.
Иван спустился к речке, чтобы не дорогой светиться, и бережком добрался до первого дома. А на дворе у дома два пацанёнка резвятся и на русском ссорятся – в какого-то космонавта играют. Чуть ни дерутся, кто будет первым каким-то Гагариным. Иван сдвинул автомат за спину, кликнул ребятишек от изгороди. Пацаны не услышали. Он свистнул. Мальцы обернулись и застыли – ошалело изучали военного. Иван снял шапку и помахал: «Здрасть, ребяты! Мамка дома? Или папка? Мы тут кино про войну репетируем, а попить хочется. Позовите кого-нибудь. И водички бы мне вынесли».
