«Ползти по песку, пробираться ползком
Любить ту, которая ждёт.
Просыпаться во сне от потливого страха,
Вспоминая в темноте только смерть,
И не рассказывать никому
Непонятных мыслей и слов,
Нелояльных снов
И лелеять под матрасом портрет жены,
Компенсируя отсутствие моральных основ…»
Инструкция по выживанию
Мир прогнил до самого основания, и ужасный конец поджидал его.
Боги щедро сыпали дурными предзнаменованиями, но люди страшились обратить на них хотя бы малейшее внимание, а потому не считали нужным внимать словам тех, кто говорил с богами. И тогда нечестивая, чёрная буря пронеслась над ослабленным миром и обратила в прах всё, что гнездилось в нём тысячи и тысячи лет. Истины, убеждения, добродетели, иллюзии – всё превратилось в нелепые и режущие слух слова, а после растворилось в Небытии. Миллионы голосов объединились в протяжный и полный боли стон, что пронёсся над обломками прежнего мира. Была надежда, что всё, наконец, закончилось. Но самое страшное только начиналось.
Цепь из людей, которые больше походили на привидения, нежели на живые существа из плоти и крови, тянулась по поросшим высохшим быльём прериям, держа путь в одном им известном направлении. Этот караван находился в неведении относительно не только своей судьбы, но и судьбы целого мира. Они будут брести в неизвестные земли до тех пор, пока последний из них не упадёт замертво.
«При виде зла душа моя ликует…»
Кто скачет впереди всех этого каравана на своём вороном жеребце, предвещая времена страха и отчаянья? Кто не убоялся уготовленного ему предназначения и готов своей дланью объять весь мир и сдавить его, пока тот не начнёт сочиться кровью? Деревянные надгробия на заброшенном кладбище у чёрных стен пылали за спиной безумца.
«Но Бог во мне, и с Богом я един…»
Один человек, чей рассудок помрачился настолько, что нарисовал в своём воображении всепоглощающую бездну. Один человек, который потерял всё, но обрёл большее. Один человек, которому сам владыка Смерти протянул руку помощи.
И теперь он двигался и вёл тени своих людей туда, где собиралось страшное воинство тех, кто готов был бросить вызов целому миру. Война, которую они развяжут, будет ужаснее всех прочих войн, поскольку в бой их будут вести не офицеры, а сами боги. И гнев той войны будет направлен не против владык и государств, а против самого мира.
Вослед за затянувшимся сезоном дождей, затопившим фермы в низинах у подножия Бирденских гор, пришёл падёж скота, и тогда многие мелкие землевладельцы Диких земель и Фронтира остались не у дел.
Проезжая по прериям ясным летним днём того зловещего, 487 года от Пробуждения, путник рассчитывал увидеть не стада тучных коров и лошадей, не сияющие на солнце акры зерновых культур и не придорожные трактиры, заполненные уставшими погонщиками скота и фермерами. Его взгляду представали заколоченные дома с черными провалами окон, зловещего вида скотомогильники да десятки обездоленных в рваной одежде, просящих милостыню вдоль некогда оживлённых дорог. Последним гвоздём в крышку гроба сытых и спокойных времён стали многочисленные бандиты, наводнившие округу. Карточные шулеры, конокрады, мелкие мошенники – все отребье человеческого рода тянулось на Фронтир, чтобы сплотиться вокруг опасных преступников и терроризировать округу. Дезертиры, мародёры, убийцы, грабители, поджигатели, насильники… В те дни у законников Фронтира было много работы.
Деревни, которых и в сытые времена в этих краях было мало, исчезли совсем. Кто-то перебрался в ближайшие городишки, чтобы записаться рекрутом в ополчение или нанялся на грязную или изнурительную подсобную работу, пытаясь не умереть с голода. Некоторые же отправились искать счастья в другом месте.
Заколоченный деревянный храм Мортара и в старое время казался черным пятном на пейзаже безмятежного ландшафта, а теперь он и вовсе источал неуловимую, но зловещую ауру. Четверо мужчин стояли напротив храма и спорили о том, стоит ли тревожить святилище бога Смерти в поисках сбежавшего преступника. На фронтоне крыши сидела любопытная чёрная ворона и с интересом глядела на законников.
Самого молодого из них, стрелка в чёрном плаще и отвратительного вида засаленной шляпе, по вполне очевидным причинам звали Одноногий.
Он стоял, опираясь на своё длинное ружье, ласково прозванное им же «Бесси», и смотрел, как раскачивается и заунывно скрипит на ветру ржавый лист железа, прибитый к покатой крыше храма. По деревянному протезу левой ноги, пристегнутому чуть ниже колена, полз большой жук, на которого Одноногий не обращал ни малейшего внимания, зачарованный, казалось, болтающимся куском металла. В действительности, он высматривал вовсе не это. Зелёные глаза щурились, и взгляд стрелка скользил по мансарде. Он в предвкушении облизал обветрившиеся пухлые губы и почесал крючковатый нос, так и не отведя глаз от храма.
– Он т-там, – слегка заикаясь, произнёс Одноногий, после чего подбросил «Бесси», ловко перехватил ружьё и, взведя спусковой крючок, нацелил ружьё в просвет между досками, которыми было заколочено мансардное окно храма. Ни одна тень не могла ускользнуть от острого глаза самого меткого стрелка по эту сторону Бирденских гор. «Мортар отобрал у тебя ногу, но взамен дал орлиное зрение», – с уважением говорили Одноногому его товарищи по оружию. Стрелок вновь подтвердил своё мастерство.
Другого мужчину, на груди которого в элегантной и расшитой золотом портупее покоились два серебряных пистоля, звали Орвис Танго. Он был на целую голову выше Одноногого и имел потрясающее сложение атлета, на котором часто заостряли взгляд наивные девицы. Именно Орвис был зачинщиком спора, заставившего законников неуверенно скучковаться у храма – такова уж была его натура. Танго подкинул мысль, что сбежавший преступник был не один, и что следовало разработать и тщательно продумать план штурма храма Мортара.
– Приступим, дамочки? – ехидно спросил он, подкрутив чёрные как смоль усы. Затем достал из кисета папиросу и закурил её. Остальные поморщились. Танго даже не притрагивался к самокруткам, которые курили практически все фронтмены, зато заказывал себе фабричное курево «Гайзер и сыновья», запах которого, по меткому выражению его командира, напоминал «сушёное кошачье дерьмо».
Он затевал споры не ради того, чтобы отстоять свою точку зрения. Сейчас, например, он вообще позабыл, на чём стоял в начале спора. Орвис по натуре был бретёром, и за это одни восхищались им, а другие считали безрассудным придурком.
