– Я НА ПОЗИТИВЕ: ТУНС, ТУНС
Сегодня мой день. Вокхий, сероснежный, слякотный.
В Балашихе, помимо промозглого утра – от чего, как учили1, приходилось придерживать позиции2 под курткой, – и полузакрытых магазинчиков, многое шло отлично. Хотя в поле3 я оказался раньше девяти утра, о чем своевременно (кто бы знал, как звучит парадоксально описывать подобное уточнение), меня предупредили торопливые часы.
Огляделся. Оценил обстановку, как разведчик, которым периодически хотел стать при просмотре фильмов, но не о них речь; и понял, что не доехал добрых двух-трех остановок. Вдохнул свежего с грязнотцой (как люблю это «тцой», не путать с Цоем) воздуха, пропитанного шумом проносящихся автомобилей – самый бодрящий после шума душевой – и, поудобней накинув, как учили4, две тяжеленные сумки (плечо почти сладостно заныло), отправился к более населенной части города-пригорода, потому что здесь Торговый центр (как бишь его?) даже не собирался открывать свои стеклянные двери перед такой персоной, как я.
Еще полгода назад я спокойно ложился к пяти ура. Социальные сети покорили мое слабовольное сознание, и я покорял все прелести потребительства от душевных разговоров ни о чем до тщательно скрываемого издевательства над кое-чем. Тогда в топах (у, как бы сказать, все доктора хромые мелькали, да еще какая-то шелупонь5 с интеллектуальным наскоком), в общем, мне нравилось общаться. Очень много, со всеми. Почти не фильтровал ни по каким категориям. Позже, конечно, выявил приоритет. Кто у нас многословен? Совершенно верно. Но отложу замечания до, как говорится, других воспоминаний.
Первые двенадцать предложений были обыденно скучны, а потом я начинал откровенно нести ересь, так что собеседник даже не догадывался, что я уже давно не в серьезной инстанции. Дальше становилось только хуже: я с ходу травил человека вопросами, так что они правильно решали, что я ненормальный. А что? Когда спрашивают, как у вас дела, вы знаете точный ответ, или знаете, что спросили? Что подразумевает вопрос? Нет, это всего лишь вежливость. И вас этому не учили. Но если задуматься? (Ух, как сузил широту незаписываемого эксперимента). Так и пошло.
Первые пять минут я серьезен, а потом как-то не то, чтобы грустно, но есть желание завернуть каверзу, какую угодно, только бы расшевелить человека. Вдруг задумается. Разве вы не любите озадачить? И шутка в том, что все без цели, а ради самого процесса. Все как в «Иглах разума», когда Рамзес Кроулл на музыкальных нотах улавливал происки вражеской разведки, о чем и докладывал маме, а потом другой «Маме». Правда, лечащий врач, потерявший ребенка в ранней юности, слегка напрягалась, когда тридцати двух летний крепыш ее величает ласково, как миллионы несовершеннолетних на различных языках.
Мне нравилось общаться с людьми на разных уровнях. Но ведь тут суть и заключается, что нужна цель. А у меня ее нет. Работай я хотя бы как Рамзес на вымышленную разведку, путая лечащего врача с мамой, может быть, многое бы и прокатило. Но нет. Я был слишком самолюбив, чтобы все это изучать и записывать. И знали бы вы, как вы, ребята, выдаете свои секреты, даже не замечая того. Тут ни к гадалке не ходи, ни энциклопедии читай, ни напивайся в стельку – нет. Даже трезвым тебя выдает твой голос, твое молчание, твое движение. О, как бы я хотел уметь читать людей!
Только зачем?
К одиннадцати просыпался. Шел в редакцию, которую сложно таковой назвать, и выполнял свои корректорские обязанности. Нет. Больше. Намного больше. Я и редактор, и верстальщик, и корректор.
Чтобы мне кто сказал, что теперь я буду во столько просыпаться, во сколько раньше благополучно и лениво отходил ко сну, я бы, нет, не плюнул в лицо (хотя навыки есть), но испугался бы точно; да и никогда не поверил бы, что мне, Ирвину Ирову, лентяю и разгильдяю третьего уровня в незаконнорожденном поколении, каких только можно поискать (кому ты нужен?), придется топтать пороги Подметрональдса – ни за что.
Никто толком еще не проснулся, что, конечно, неожиданно для столицы, хоть и не совсем. Пусть и приближалась она, многострадальная, каждый год на одну-две станции метро. Все равно пустынно. Почти также тихо по утрам, чуть только отъедешь на сорок-пятьдесят километров.
Представляешь, что попал в постапокаллиптический вариант мегаполиса, которые так любят снимать в фильмах. И уже тогда подозревал, что все это либо чушь материально истолкованная, либо дешевая пропаганда ужасов. Склоняюсь к первому, потому что мир одним щелчком пальцев6 и даже бомбой так просто не уничтожишь.
Кругом, конечно, предпраздничное настроение: много фонарей, подобий гирлянд, и даже на земле, что привычно, фантики из-под шоколада «Траймс» (или «Дримс»? ), баночки из-под энергетиков «ЯрГур» и «АдреНал» (а еще говорят, что в России бухают беспросветно), и прелести всевозможного мусора, видавшие бывших владельцев в их истинно темной версии, невежестве и прочей мыслительной или не очень шелупони7 движения8.
Я попытался сделать склад9 в парикмахерской, конечно же, как учили, пичнув10 ее сотрудников. Две девушки, хоть бы лица вспомнить11, посмеиваясь, ничего не взяли. Я не особо расстроился, тут уже без вариантов, потому что Закон вероятности12 уже вступал в силу. После зашел в кафешку, остановил трех прохожих, спешащих на работу, что-то, обходя меня как несчастного промоутера, попутно пробурчавших о, но меня давно уже подобное не интересовало, поэтому мой взгляд выразил, (выражал, выражает) полное самолюбование самим собой (ох, как же я пестовал в себе эту чуждую для меня инстанцию), своей свободой, независимостью и, вообще, прогулками под открытым небом, когда эти (кто вы такие?) идут корячиться в какой-нибудь жалкий (как учили) офис, где им приходится прогибаться внешне и проклинать внутренне свое начальство. (А там и жену, и детей, и прочий сброд). Ярлык, конечно. Кто ж их знает, куда они рвутся. Может, на самолет – и айда на Гоа. (Гоашенька, Гоашка). Может, в баню. Они. Те, трое… А вдруг?.. (Кое-как не против). Отдохнут в середине недели. Тут уж впору и позавидовать.
Столько стереотипов, находясь в столице приходится принимать и ломать, что не всегда успеваешь понять многообразие людской спешки. Представлять можно очень долго и очень интересно. И даже не очень. И даже не интересно. И вообще не представлять. Чужая жизнь – чужая, не твоя.
О, молодая пара.
Сейчас я их.
Даже слова не дали сказать. Конечно, никогда ни у кого нет времени и денег. (Я буду неустанно повторять такое сотни раз). Слышали, слышали. Слишком расхожая фраза. Может, зайти в ателье, чтобы не нарушать Закон вероятности?
