дверь в комнату распахнулась и на пороге появилась женщина средних лет. Невысокая, немного полноватая, она двигалась словно уточка. При этом губы её были плотно сжаты, а глаза излучали холодный блеск.
– Ну, где она? Я хочу посмотреть, кого выбрал мой мальчик.
– Вы, вы кто? – обе девушки застыли, с удивлением глядя на бесцеремонную женщину.
– Я? – недовольство и неодобрение выплёскивалось с каждым словом и с каждым оценивающим взглядом. – Я – мать Османа и та, кто…
– О, простите, – Мари первая пришла в себя. Улыбнулась и протянула женщине руку. – Вы госпожа анне, да? А я…
– Алла-Аллах! Я госпожа Зейнаб! Я {анне} для моих мальчиков, – всплеснув руками, она возвела глаза к небу, – она и этого не знает. {Анне} на турецком значит «мама».
– На турецком? – Мари свела брови на переносице, силясь понять, причём тут турецкий?
– Уф, Зейнаб, уф! – собирая с кровати раскиданные вещи, анне не переставала ворчать, проявляя своё недовольство, – причём тут турецкий, говорит, при том, что я родом из Турции. И моя девочка, моя дорогая Найрият, мир ей и покой, тоже родилась в Турции. И разве она была бы довольна выбором сына?
– Ты что-нибудь понимаешь? – Мари подвинулась к Гюлиз. – Нет, Джан, конечно, сказал мне о её приезде. Но я не думала, что это будет так.
Зейнаб еще с того момента, как Джан позвонил ей и пригласил во дворец, была предвзято настроена к Мари. И её бедный муж, Мансур, не знал, как успокоить ворчливую женщину.
{- Как это так, взять в жёны девушку без роду, без племени? Разве мы что-то знаем о ней? Из какой она семьи, кто её родители? Ай, Джан, ай… Столько лет не слушал свою анне, и вот на тебе. Разве этот выбор сделан разумом и сердцем? Нет, наверняка, эта одалиска своими чарами затуманила его голову. А ведь она будущая шейха.
– Зейнаб, дорогая, – Мансур качал головой и жалел, что не может отмахнуться от жены, как от зудящего над ухом комара, – не гневи Аллаха. Мальчик сказал тебе, что этот брак одобрил сам Верховный эмир. Я говорил с Джаном…
– Говорил, но он слушает эмира, а не тебя. А это ты, ты заменил ему отца, ты стал ему духовной опорой в те дни, когда нашего дорогого правителя и моей девочки не стало. Ай, Найрият, видела бы ты, что сейчас происходит. Нет, нельзя было уезжать из дворца, нельзя.
– Но это же ты захотела. Ты сказала, что наши дочери не должны расти в столице. Ты хотела оградить их от этой жизни. Но разве может бутон не расцвести? Так и невеста нашего мальчика. Ничего, что она молода, что её вера отличается от нашей. Вот увидишь, она полюбит и Джана, и наш эмират, и поймёт, что нет бога кроме Аллаха.
– Ай, лучше бы мои уши не слышали этого. Она ещё и не мусульманка?! Уф, Джан, уф! Нет, я сделаю всё, но не дам свершиться этому браку. Мой глупый мальчик пленился красотой иноверки, а она просто использует его. Ой, не к добру это. Она опозорит и моего мальчика и весь его род. Она нас опозорит. Моя дорогая Найрият, мир душе твоей, хорошо, что ты этого не видишь.
– Зейнаб, – устав слушать причитания, Мансур осадил жену, – для того ты и едешь во дворец, чтобы помочь и Джану, и этой девочке. Кто ищет друга без недостатков, всегда остаётся один.
– А я тебе так скажу: молодого не отправляй жениться, а старика покупать осла.
– Всё, женщина, не испытывай моего терпения!}
Тогда Зейнаб замолчала, но сейчас, глядя на Мари, была уверена, что права. И что все ещё попомнят её слова, что женитьба на этой одалиске принесёт её мальчику радость на месяц и печаль на всю жизнь. Она убирала одежду и прислушивалась к шепоту девушек. Никакого уважения к старшим, никакого почтения к будущему мужу, что ещё за «Джан»? Господин Джан. Но когда она услышала вопрос, кто такая Найрият, терпение её лопнуло.
– Алла-Аллах, за что ты послал нам эту одалиску? Чужеземка, иноверка, она даже не знает… Да известно ли тебе в чьей комнате ты живёшь?
– Да, – Мари испуганно кивнула, – Джан сказал мне, что это была спальня его матери. Так?.. Так её зовут Найрият?
– Звали. Моя бедная девочка…
Но что стало с {бедной девочкой}, Мари так и не узнала. Дверь в её спальню снова распахнулась. Без стука, без предупреждения. И первой, словно генерал, возглавлявший свои войска, в комнату вошла модно, с европейским шиком, одетая женщина. И сразу же начала раздавать команды, чем ввела в ступор не только Мари и Гюлиз, но и Зейнаб.
– Так, – мадам встала посередине гостиной зоны, – мебель надо сдвинуть. Сюда, в центр, поставьте подиум, да, сюда, тут хорошее освещение…
– Госпожа, –девушка, что вошла вслед за ней, покачала головой, – мужчинам нельзя находиться в этой комнате.
– Тогда делайте сами, что я сказала. Ну, я жду. Я не могу работать в неприемлемых для себя условиях. Мне ещё надо где-то разместить два манекена с платьями и оборудовать своё рабочее место. Времени мало, а работы много, – она наконец-то удосужилась повернуться в сторону удивленных женщин, – Ну, и кто из вас та счастливица, что?.. А, впрочем, и так видно, – она поманила Мари пальцем, – голубушка, иди сюда, я должна на тебя посмотреть.
– Зачем, – скрестив руки на груди, Мари упрямо смотрела на женщину.
– Затем, что нам необходимо приступить к примерке.
– К примерке чего?
Тем временем на освободившемся пространстве появились два портновских манекена, на которых красовались роскошные платья «принцесс». Одно ярко-красное, а другое белое. И вот второе очень напоминало…
– Что это?
Сердце Мари пустилось вскачь, но не от радости, а от предчувствия чего-то большого, пугающего и неизвестного.
– Это ваши платья, госпожа, – Гюлиз не скрывала своего восторга от нарядов, – одно, красное, для ночи хны. А второе для никяха.
– Стоп! – Мари резко развернулась. – Никяха? Кто-нибудь объясните мне, что это такое? Почему, как только я спрашиваю об этом, – она на миг зажмурилась, – {господина Джана}, он переводит разговор на другую тему? А?
Зейнаб опешила, но сумела взять себя в руки:
– Никях, это свадебный обряд, дочка. А это твоё платье…
Борясь с головокружением, Мари прикрыла глаза. {Свадьба?} Сжав пальцы в кулаки, она прищурилась и процедила сквозь зубы:
– Где Джан?
– Я, я не знаю, – Гюлиз округлила глаза, в самом деле не понимая, как лучше поступить. Посмотрела на девушек, что занимались перестановкой. – Господин Джан?..
– Он в своём кабинете.
– Гюлиз, мне нужна моя абайя. И шаль. Немедленно!
– Но, но госпожа Мари, господин Джан велел вам, и мне… Вам нельзя…
– Мне плевать, что сказал ваш {господин}. Абайю и платок. Иначе я пойду к нему прямо так, – как ни странно, но её просьбу выполнили, – и кто-нибудь, покажите мне, где этот чёртов кабинет.
Спустя мгновение Мари стремительным шагом направлялась к мраморной лестнице. А Зейнаб с улыбкой на лице, одобрительно покачивая головой, смотрела ей вслед:
