– У тебя Гаря, – объясняю внуку, – ранец.
А у солнышка – протуберанец
Похоже, летели той сумасшедшей ночью, когда глючил комп, на головы магаданцев вместе с зимним дождем килотонны волн-частиц из раскаленного тела солнышка, не давая вспомнить, какое мне лекарство было назначено пять лет назад в похожей, сбивающей с ног, ситуации. Поразительно, как совпало: я ведь только что перечитывал дневниковые записи ноября 05-го года, живо припоминая, как швыряло меня от стенки к стенке. Как убеждал я тогда себя: «Головой не шевельни, а то оторвется!». Надо было и рецепт врача в тетрадь подклеить. И неспешно разобраться, какая сила лишала устройчивости – уж не полтергейст ли. Фраза «поставить к стенке» вдруг предстала новым, неожиданным ракурсом.
В том году четверо знакомых мужиков умерло. От рака. Это как-то напрягает. И валит.
Имена у болезней иноземные, названия лекарств – сплошь латынь. А я же русский, зачем мне иностранщина? Я назову хворобу насморком и стану лечить домашними средствами. А не поможет, не обессудь, смертушка, тебя придется побеспокоить. Вон Чехов последнюю свою фразу по-немецки произнес: «Ихь штербе».
В 2005-м году, 13-го мая умер на руках старый кот Макс. Когда в последний раз слабо потерся о мою руку, представилось, что вот так же и мой час настанет, бессильно откинется мертвая голова.
Когда заерундил компьютер, живо вспомнилась кончина Черныша. И опять жалость к себе подступила. Еле сдержался. Отодвинулся от клавиатуры, а то ведь бывало не раз, мужчины ставят главную точку всей головой. По себе знаю: выспался однажды на клаве (так на сленге клавиатуру называют). Но вы их не слушайте, на самом деле просто уронил голову на секунду-другую. Да не на клавиатуру, а на стол, дал возможность глазам проморгаться. Как раз были включены два компа, в этом есть свой шарм, если не сказать шрам: фильмы гоняешь, а на втором – тексты. Один уж больно глючил: от сопереживания, того и гляди, оборвется сердце.
Кот был идеальный собеседник: сквозь понимающий прищур, величаво, как пращур, молча глядел с пентиумного монитора, свесив плешивый хвост на экран. Ему собаки подрали, а клетки шерсти хвоста, как клетки мозга у человека, не возобновляются.
До сих пор тот бесполезный монитор не решаюсь выбросить, а уж новый ноутбук успел состариться за восемь-то лет, наплодил в себе электронной ядовитой пыли. На экране собирается она, твердая донельзя, ей бы алмазы шлифовать. Но алмазов у меня нет, а вот в глаза эту пылюку, подобную пулям, пускать никак нельзя. Надо сентиментальные песни слушать, чтобы до слез пробирало. Я как завожу на плейере цыганские романсы, домашние стараются меня не трогать, понимают: промывка.
Кошачий год на семь множат, чтобы получить истинный возраст зверя, а компы снашиваются и того быстрей. Правда, для них предусмотрены запчасти.
Макс по кошачьим меркам целый век прожил. А железные создания с магнитными мозгами очень быстро стареют, это в них производителями заложено для ускорения технического прогресса и долларооборота.
Как правило, компы старят и своих владельцев. В 09-м году другой мой ноутбук, что в конторе, надорвался, будучи двухлетним, в нем все, что я сочинял, зернышко к зернышку притирал, погибло. Что снимал на цифровую камеру, растаяло. Несколько дней ходил, как убитый, не верил, что такое бывает. Заменили потом жесткий диск, воскресили тексты и фотки. Не все, конечно, есть и безвозвратные потери: файлы, порезанные вирусом в лапшу. Вот ведь изверги какие есть на свете. Как только их мать сырая земля носит?
Пострадал совсем новый диск, да и прежний был нестарый, опять накрылся тазом для варки брусничного варенья. И как совпало, обратите внимание: синхронно пострадал человек, петербургский друг-приятель Стас, схлопотал микроинсульт с потерей речевой и двигательной активности. Какая тут взаимосвязь, да и есть ли она? Совпадение, наверное. Телепатия между мозгом и жестким диском. Мы со Стасом электронными сообщениями обмениваемся. Как искусственное дыхание изо рта в рот.
Потом-то и питерец, и железный японодружок оклемались. То-то мне радости! Но веры не стало ноутбуку. Приходилось перестраховываться, делать копии. Нет надеги. По отдаленным последствиям похоже на автомобильную катастрофу: можно битый, искореженный мобиль и выправить, и отрихтовать, а полностью положиться на него уже нельзя: в критический момент сложится гармошкой, и «тына, тына у Мартына», сыграет вальс Шопена для чахохбили под кизиловым соусом. Сам-то в такую передрягу не попадал, к счастью, и нельзя зарекаться.
Надпись на полях 2012-го года. Опять провал. Захожу по месту бывшей работы, а комп опять в обломе.
Еще Пушкин говорил: «Не гонялся бы ты, поп, за дешевизной». Денег казенных за казенный ноут я отвалил немало, но есть компьютерная фирма, которая продает еще дороже, и по праву, и по справедливости: ведь каждой деталюшке проверку задает, а уж потом отправляет на сборку. Отсюда долговечность, надежность. Вот на что надо делать ставку, понимаешь с годами. Когда шарахнет судьба разок-другой.
(Есть такое понятие – японская сборка, противоположность японской разборке якудзе). так вот это не японская сборка.
Прошло время, я успокоился. Так уж человек устроен, что верит в прочность карточного домика. И у меня не из слоновой кости башня. Даже не из моржового бивня и китового уса. Сижу я за компом, как в танковой башне, в ус не дую, сочиняю. Не спускаю энергию в свисток. Я сам с усами. А комп напрягся, предчувствуя ключевое слово Усама. Всеми своими вирусами готов в бой ринуться. Сдать меня, куда надо.
Где, где – у тебя на бороде. И у меня в усах, поскольку сам с усами. Самсунг…
Стрелял Сережа в яблочко: недалеко
от яблони упало: у фирмы «Эпл»
своя операционная система, вирусам не по зубам
Понадкусанное яблочко – небось, Явлинский.
Еще один ужастик на фоне желчной горечи. С дробью подробностей. Дело прошлое, на Новый, 09-й год было. Настольный комп, на котором работала Гавриловна, секретарша конторы, я тогда еще не уволился, вдруг дико засвоевольничал: трехэтажные словесные формулы на нем высветились! Пришла женщина поработать на выходные, трудогольную страсть потешить, а тут такое! Изображение забора на рабочем столе высветилось, а на нем те самые короткие забористые слова, как бы из флакончика с краской выплеснуты!
«Черное слово отнимает от жизни, а красное словцо порой румянит нам лицо», – припомнилось некстати. Открывает другие файлы, открывает, остановиться не может, щеки пылают, лоб горит, а вместо ожидаемых документов такая же блинопись. Вспомнила, вернее, никогда не забывала женщина покойного мужа, матерщинника: даже он так не умел загибать. Не выплескивал, в себе держал. Потому рано ушел за горизонт, как говорят маркшейдеры. Вообще-то был спортсменом, шахматистом-разрядником. Легко ставил мат – простой и трехэтажный.