© Владимир Данилушкин, 2016
© Максим Данилушкин, иллюстрации, 2016
ISBN 978-5-4483-1996-9
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Пусть этот тополь будет тебе пухом.
Эпитафия
15 июня 2002 года Матвей Ильич Гнусин пытался перейти дорогу в центре Магадана, как раз у главной клумбы города, куда работники комбината зеленого хозяйства в оранжевых жилетах в это время высаживали по линиям, провешенным бечевкой, рассаду бархатцев, астр, ноготков и анютиных глазок. Отделенные от массы, растения чувствовали себя неуверенно, как сошедшие на берег матросы и щурили свои голубые и фиолетовые глазки под лучами солнца, которое в эту пору все еще больше светит, чем греет. До сентябрьских заморозков им предстояло одолеть трудную и, быть может, красивую жизнь, достойно встретить белые ночи, туманы и проливные дожди, отпозировать сотням фотолюбителей, снимающим в цвете своих малых чад на живом фоне, а кому-то дать себя вырвать, чтобы быть подаренным любимой женщине. Самопожертвование так свойственно цветам.
Гнусин спотыкнулся на собственной банальности и на неровности асфальта. Этот сквер именовался в городе «Узел памяти», вызывая недоумение заслуженного художника, особенность которого заключалась в том, что если встретишь его утром по пути на работу, то обязательно столкнешься с ним и его очаровательной супругой в обед возле хлебного магазина и вечером где-нибудь в центре. Весь день будет озарен его проницательным взглядом, солидной фигурой и видением портрета в профиль: если бы он рисовал Гнусина, то только так, и придал бы ему сходство с писателем Бабелем.
Подумать только, – очнулся Гнусин, как ото сна во сне, возвращаясь в новый век, – в Магадане автомобильные пробки! Люди навезли из Японии столько машин, что впору перейти на левостороннее движение. Отечественных авто почти не видно. И смотрятся они зачастую пасынками на этом празднике жизни. Как его постаревшая «восьмерка» Волжского автозавода. Что больше всего задевает за рулем этих «джипов» сидят девчонки. Руль держат одним пальчиком, обязательно при этом смолят сигаретой и мурлыкают по мобильнику. И еще в салоне включена стереосистема с так называемой музыкой, по ритму напоминающей забарахливший мотор. Водительница находится где-то в запредельном мире, в возвышенном состоянии. – Единственно от звукового упоения. Эйфория, переизбыток счастья, эндорфины, вырабатываемые собственным мозгом. Что за седой человек на обочине? Да она его просто не видит глазами, а сексуальное влечение, которое можно почувствовать кожей, отсутствует. Да хоть бы и видела. Одним больше, одним меньше, подумаешь!
Полотно дороги неширокое, полутороспальное, хорошему прыгуну за один раз перескочить, а он стоит и стоит, как нищий, ожидающий подаяния. Вот образовался какой-то просвет, Гнусин устремился в него, кукольное лицо за широким стеклом интимно приблизилось, он невольно подпрыгнул, упал на капот, послышался треск ломающихся ребер, а затем арбузный удар головой в стекло, в котором образовалась вмятина, наподобие бластера в самолете ледовой разведки, только внутрь, а не наружу.
Господи, какой же я невезучий, – привычно подумал Гнусин, погружаясь в соленый океан.
На его месте мог оказаться другой
Это такие теплые перчатки, что мне и шубы не надо.
Поименные списки безымянных героев
Сообщения об автокатастрофах сбивали Гнусина с катушек. На себе не показывают. А он показывал и легко входил в шкуру пострадавших и погибших. Череда страданий накатывала, заставляя думать только об одном, что эта катастрофа может случиться с ним, он может разбиться, перевернуться, сгореть вместе с моторизованном домом. Когда случилось столкновение, все существо его возопило, пока сознание не покинуло израненное тело. Я же это предчувствовал! Странное счастье заливало его долю секунды, наступало спокойствие, а следующая доля секунды внесла холодную уверенность, что ничего подобного уже не произойдет, и хорошо, что это уже случилось, не надо ожидать и предчувствовать, строить предположения. А ведь могло быть значительно хуже. И хорошо, что это именно с ним стряслось, а ведь на его месте могли оказаться сын, жена. И в следующее мгновение он ощутил счастье хорошо сделанного дела.
Врачебный персонал действовал быстро и слаженно. Его осмотрели врачи разной специализации, от терапевта до проктолога, а лечение было решено вести в основном покоем. Обычный гипс не годился, и пришлось применить новый метод, до этого опробованный только на крысах и козлах. Его поместили в огромную ванну и залили эпоксидной смолой, когда пластик застыл, он стал напоминать глыбу янтаря с вкрапленным жучком, в сильно увеличенном виде. Конечно же, эпоксидную смолу особого состава пришлось закачать и внутрь, чтобы лучше срастались сломанные кости. Части кожи, обгоревшие от взорвавшегося аккумулятора, требовали иммобилизации, поскольку не выдерживали даже веса простыни. Лучше всего помогала специальная противоожоговая кровать с эффектом невесомости, но магаданские медики в союзе с учеными академического института пошли дальше, применив мощные электромагниты. Пациент завис над кроватью, как гроб Магомета. Явление зависания было приравнено в ученом мире к находке мамонтенка Димы. Директор института, академик Острый, нашел гранты на продолжение исследований. Собственно, ему даже не пришлось делать каких-то особых пируэтов, друзья из-за океана пришли на помощь и вжучили десятки тысяч долларов. Кроме того, солидную пачку баксов толщиной с лошадиное дышло передал некто, пожелавший остаться неизвестным. На всякий случай пачку дали обнюхать служебной собаке, натасканной на наркотики и взрывчатку, но та лишь шумно выдохла и отвернулась.
Не осталась в стороне и автоинспекция. Был создан передвижной пост ГАИ и пункт боевой славы, несколько разбитых машин срочно залили эпоксидкой, и это произвело волнение в Японии, которая закупила следы и вещественные доказательства катастроф по цене новых джипов. Так разбивать машины могут только русские. Велись переговоры о создании в Магадане школы икебаны на базе Нагаевской бани. Рассматривался вопрос о присуждении Матвею Ильичу звания почетного якудзы.
Гнусин воспринимал жизнь с некоторым замедлением, и основное волнение от катастрофы пришло к нему, когда организм оказался к этому готов. Картины жизни замирали, заключенные в дорогие рамы и радовали радостью коллекционера. Когда шли реанимационные работы, резка, чистка, штопка, он не чувствовал боли, но какие-то участки мозга продолжали работать и лихорадочно накачивать информацию для построения соответствующих выводов. Что-то булькало и капало, как в самогонном аппарате. Закованный смолой, лишенный возможности производить даже миллиметровые шевеления, он улетал во времени и пространстве и с удовольствием посещал такие участки внутренней вселенной, о которых напрочь забыл в прежней жизни.
