Катя не любила ни вечера, ни выходные. C некоторых пор почему-то совсем не любила. Может быть, из-за Пушкина, который с трудом терпел гостей и презирал выходы в свет, может быть, из-за того, что она сама превращалась из уважаемого человека во… второкурсницу, которую, пусть и любя, но все время поучает выпускник. Одним словом, не любила. Кстати, длинные праздничные дни и отпуска – в общем, много дней дома – не любила тоже. Хотя в отпуск можно было уехать, и уехать самой…
Вот и сейчас, прекрасным для всех нормальных людей летним вечером, она вытащила из багажника два немалых пакета, забитых необходимыми продуктами, да и не только продуктами, до самого верха. Утром она заметила, что в холодильнике как-то уж слишком просторно, свет заливает все уголки – и не освещает ничего, кроме чистых стеклянных полок. От машины до лифта было всего несколько шагов, а потом еще от лифта до квартиры… Обычно она этих десятков метров и не замечала, чаще и вовсе поднималась не в лифте, а пешком. Но сегодня, с пакетами, сумочкой через плечо и журналом, прихваченным уж вовсе непонятно зачем, словно в ралли Париж – Дакар участвовала. Причем без всякого транспорта, пешком.
Дверь оказалась закрыта всего на один поворот.
«Ага, значит, Пуся дома…»
Пусей Катя звала своего жениха, Гену Пушкина. То есть она думала, что ее Пуся – жених. Ну а кем еще считать мужчину, который с тобой живет, складывает в стиралку носки и рубашки, капризничает и называет тебя «мой ангел» и «душенька»?
Гена и Катя вместе окончили экономический университет, достаточно легко и удачно нашли работу и быстро пошли вверх по карьерной лестнице. Вернее, Катя быстро пошла. За восемь лет выросла до управляющей отделением частного банка, обзавелась связями в серьезных фирмах и учреждениях. Пуся считал, что тоже сделал удачную карьеру – от выпускника-экономиста до младшего партнера в фирме. Неважно, что старшими партнерами были двое его дядьев – вполне уверенных в себе, сильных и еще совсем не старых младших братьев Гениного отца. Им, по совести говоря, совершенно не был нужен партнер, тем более младший. Но племяннику нужно было помочь стать на ноги, так отчего бы не придумать ему непыльную работенку и звонкую должность?
Пуся своей работой гордился. Так сильно гордился, что старался собственной персоной появляться в фирме как можно реже, а немногочисленные обязанности выполнять, лежа или сидя в мягком кресле. Вероятно, именно поэтому Катя видела Гену в основном у себя на диване. Ну или в кресле… На кухню Пуся старался не заходить: «Согласись, что там мужчине делать нечего…»
Иногда Катя удивлялась тому, что так привязана к Гене. Ведь она же видит все его многочисленные недостатки, временами с трудом терпит его капризы и совершенно не рассчитывает на его помощь. Но с ним было удобно. Пусть он нечасто выводил Катю в свет, пусть гостей они принимали и того реже, но все же Пуся был, был рядом. Гостей развлекал, цветы пару раз в год дарил, на премьерах не храпел. А разве этого недостаточно?
Мысли об их удивительном союзе Катю посещали редко. Да и времени присесть и посмотреть на свою жизнь со стороны у нее было совсем немного.
Часы в кухне показывали начало десятого. Да уж, девять вечера – самое время приходить с работы. Руки без участия головы раскладывали все по полочкам и шкафчикам, прятали продукты в холодильник, а сама Катя думала, что бы такого быстренького и не очень вредного для фигуры приготовить. Получалось, что оптимальным вариантом могла стать пицца… Почти совсем для фигуры безопасная.
– Когда же я ела? – пробормотала Катя. – А, да, точно, в перерыв же с Галочкой в кафе спускались…
Хотя что именно они с Галочкой ели, Катя не помнила.
Катя поставила на стол противень. В дверях появился Пуся – с планшетом в руках и недовольной миной на лице.
– Что-то ты поздно сегодня, мой ангел… И только собираешься готовить… Что, опять будет мучное? Ты же знаешь, как это вредно…
– Что поделать, Ген, потерпи. Вот завтра пятница – я морепродуктов накупила, вечером салатик сделаю.
– Ага… – И темно-синяя шелковая спина Пуси, обильно расшитая драконами и тростинками, поспешно скрылась в дверях.
Наконец противень с пиццей отправился в духовку. Можно было и переодеться в домашнее.
Гена много раз с неудовольствием повторял, что в офисной одежде в кухню заходить негигиенично, а готовить так и вовсе строжайше запрещено. «Там же бациллы и микробы. Ты их с улицы принесла, и они все прямо в салат могут попасть… Кроме того, – продолжал Пуся, – это вообще не дело – самой хозяйничать». Катя, в конце концов, получает вполне приличную зарплату и может позволить себе нанять и кухарку, и домработницу. И даже не домработницу, а настоящую домоправительницу, чтобы она жила тут же, у Кати: и небольшая комната есть, и второй вход в квартиру.
Иногда Катя соглашалась с Геной, иногда пыталась возразить. Она понимала, что в чем-то он прав: если бы у нее была хоть какая-то домоправительница, то уж легкий бы салатик наверняка ждал ее каждый вечер, в доме была бы чистота, а ей, Кате, не приходилось бы в ночь-полночь подвергать свою талию пытками пиццей с курицей. Почему-то мысль о том, что и Пуся может что-то приготовить или хотя бы заказать доставку той же пиццы, Кате в голову не приходила. Как, вероятно, и самому Пусе…
Вот и сейчас Пуся возлежал на диване и на полную мощь легких «отдыхал» под работающий телевизор: загадки Мохенджо-Даро беспокоили Гену куда сильнее, чем тайны таинственно пустеющего холодильника.
В спальне было достаточно светло – летние сумерки только еще грозили превратиться в темноту, а фонари за окнами уже набирали силу. Катя набросила халатик, села к зеркалу расчесаться и краем глаза заметила какой-то непорядок. Что-то было не так. Вроде все как всегда, но что-то резануло глаз.
