Тоненькая полоска света ломкой линией пересекает комнату. Там, за дверью продолжается жизнь взрослых. Кто-то тихо ходит, переставляет стул, скрипит дверцей шкафа. Издалека слышится смех.
Голубоватый свет с улицы дрожит и перемещается по стене, под углом расположенной к окну, так, что с кроватки все видно хорошо. Осторожная выжидающая тень зависла под потолком, не исчезая и не растворяясь в мельтешении теней и света. Злой Пожарник не хочет уходить. Он ждет удобного момента.
Пожарником он был потому, что на голове у него был такой же шлем с завитком, какие Тима видел в старинной детской книжке, которая стояла на полке у бабушки в комнате, и по которой учился читать еще прадедушка Тимы. У пожарника на картинке были еще и усы, и большой сливообразный нос. Совсем как у того, другого, чья тень виднелась теперь на стене детской. Но пожарник из книжки был добрым, а этот злой, потому что при одном взгляде на него Тиме становилось страшно. Хотелось позвать взрослых, но мама скажет, что он трусишка, а бабушка станет ворчать, что он замучил всех своими капризами.
Тима решил не спать пока не уйдет Злой Пожарник.
Можно было бы выскочить из детской и босиком добежать до кухни, где все сейчас сидели у телевизора или домывали посуду. Однако, за это могли и заругать. Могли и не заругать, но как узнать наверняка? Правда, сегодня Тима старательно сложил свои кубики вместе с остальными игрушками, когда бабушка сказала, что пора уже мыться и в постель. Он сегодня был хорошим мальчиком, и, может быть, его и не заругают, если он добежит босиком до кухни и заберется к маме на колени? Бабушка не любила, когда он оставлял беспорядок в детской на следующий день. Она любила повторять, что во всем должен быть порядок, и у каждой вещи должно быть свое место. Поэтому Тима вздохнул и покорно разобрал свой недостроенный городок из кубиков, в котором оставалось еще столько всего сделать, проложить дороги, поставить пожарную каланчу, домик гнома и пост ДПС. Папа его бы понял, а бабушке не объяснить. Но папы рядом не было. Тима старался быть хорошим для бабушки, и все сделал, чтобы она не бранила его. Бабушка не понимала, как жалко ему было беспощадно разрушать городок, который строился с таким старанием, когда оставалось совсем немного, чтобы запустить машинки по улицам.
Каждый раз, когда взрослые становились злыми, Тима пугался так, что готов был сделать все, чтобы умилостивить их. Недавно в детском саду, когда воспитательница Ирина Анатольевна разговаривала по телефону в коридоре, Сашка Иванов и Темка Дубов обмазали пластилином красивый новый телевизор, который недавно поставили в игровой. Они сказали, что будет как в пластилиновом мультике. Все остальные дети играли и не обращали на них внимания. Только Тима стоял рядом, и говорил: «Не надо, ребята. Ирина Анатольевна не разрешала брать пластилин». Но они не слушали и продолжали свое дело, использовав почти всю пачку, и телевизор действительно стал как в мультике. А когда хлопнула дверь, они врассыпную убежали, и только Тима остался на месте, так как не чувствовал за собой никакой вины. Ирина Анатольевна вошла очень расстроенная, что-то продолжая говорить в трубку про оплату и кредиты. Увидев, что стало с телевизором, и Тиму рядом с ним, она сначала встала неподвижно, а потом громко закричала про уродов, и как отмыть теперь телевизор, и что пластилин она покупала на свои деньги. Тима только сказал: «Это не я». «А кто же?!» – спросила Ирина Анатольевна. Тима промолчал и пожал плечами, потому что он не был ябедой. Тогда Ирина Анатольевна закричала: «Так ты еще и врешь», и ударила его по щеке. Не больно, но обидно. У нее был маникюр, и она ногтем расцарапал ему щеку. Но он этого сразу не заметил. Однако, царапину заметил папа, когда пришел его забирать. «Здравствуй, дружочек», – сказал он сначала радостно, – «А что это у тебя на щеке? Подрался с кем-нибудь?» Тима дотронулся до щеки, и губы у него задрожали против воли при воспоминании об обиде. «Я не виноват», – сказал он тихо – «это Сашка с Темкой обмазали телевизор, а я наоборот их отговаривал, а Ирина Анатольевна подумала на меня, и…» «Это она тебя ударила?» Тима молчал. Папа страшно побледнел и ринулся в игровую одетый, в ботинках. Тима сильно испугался, что папа нарушает строгие правила порядка, и что теперь он будет ругаться с Ириной Анатольевной, а она, в свою очередь, невзлюбит Тиму окончательно. Из-за двери слышался тонкий голос Ирины Анатольевны с неразборчивыми словами и папино «Вашего духу завтра не будет в детском саду! Встретимся в прокуратуре!»
Папа вышел спокойный и сказал: «Все, дружочек. Больше она не будет вас пугать!», и они весело пошли по улице, зашли в кафе, поели мороженого и допоздна катались с горки во дворе. Было весело и не страшно, как всегда бывает с папой.
Вернулись домой они поздно. В прихожей стояла мама. А подальше в коридоре виднелась бабушка. Мама была очень злая и уперла руки в бока, как это всегда бывало, когда она собиралась кричать. И она закричала.
Что они ждали весь вечер, и ребенка давно пора уже было привести домой. Что им звонила заведующая садиком и сказала, что папа устроил там какой-то дебош. Что он был пьян. «Неправда!» – закричал Тима. Мама не обратила на него внимание, и продолжала кричать, что у заведующей нет работников на такую маленькую зарплату, и она не может уволить воспитателя. «Пусть перестанет воровать сначала сама», – вставил папа громко. Мама закричала еще громче, что она только что с большим трудом устроила ребенка в садик и может искать работу, наконец. А бабушка поддакивала маме. И что все это потому, что он (папа) ничтожество, которое никогда не могло заработать достаточно денег, а теперь присылает мизерные алименты, и еще скандалит в детском садике, куда с таким трудом и по знакомству устроили ребенка.
С каждым словом мамы Тиме все больше хотелось спрятаться куда-нибудь. Он жалел папу, но и верил, что он неудачник, а вместе с ним неудачник и Тима, которому всегда так весело и легко с папой, значит, они заодно ничтожества и неудачники. Сейчас вся легкость исчезла, Тима присел на корточки, закрыл ладонями уши и закричал: «А-а-а-а…»
– Довел ребенка, – сказала мама, а бабушка с причитаниями потащила его на кухню. Папа молча повернулся и ушел.
Теперь папа не скоро придет. Идти придется одному, по дороге через лес. Лес зеленый, как летом, шелестит. Дорога петляет, а также идет в гору и под гору. Идти сначала легко, потом все тяжелее и тяжелее. Еще не видно, но уже слышно, как тяжелой поступью навстречу двигается Оно, необъяснимое, жуткое, без имени. Вот Оно появляется из-за поворота, серое, бесформенное, безобразное, всеобъемлющее. Оно приближается, а ноги как будто приклеены к земле. Невыразимый ужас охватывает Тиму.
