Ночь была обычной тёплой, с запахами цветов, наливающихся яблок. Как всегда, брехнёт рыжий Сокол,– помесь овчарки и волка и снова тишина. В доме все мирно спали. Ничто не предвещало беды.
Вечером пришёл отец – Андреевич. Шофёрские руки ныли от баранки. Гудело в голове – не так легко ему уже сейчас крутить баранку Краза. Но всё душа болит и за дочь и за сына. Вот уже поставлю на ноги дочь – окрепнут малость. Только два года как вышла замуж, да сына осенью в армию провожу и перейду на лёгкую машину. Правда заработок меньше, ну да нам двоим с матерью хватит, думал Андреевич. Мать тоже была спокойна и, как то в душе улеглось раннее замужество дочери и разница в годах. Да, ведь и она рано выскочила замуж, и он, её муж был на много старше. Ан ничего. Живут. Вот двоих вырастили, не уроды и не лодыри. Сын окончил шофёрские курсы, при военкомате, с отличием. Сейчас уже водит любую машину. Вот только болит сердце материнское, когда он уезжает на мотоцикле в свои походы или даже просто покататься, или на рыбалку и долго не возвращается. Даже ругались с отцом не раз. Да ладно, пусть перед армией погуляет, кто знает, как потом жизнь сложится.
А дочь ну что дочь. Муж попался хороший, не пьёт, учитель, работящий. Всегда дома помогает по хозяйству. Квартиру недавно двухкомнатную получили. Всё – таки областной город. Молодцы. Сейчас лето. Собираются опять ехать. Боится мать, волнуется, внучку жалко. Ещё года нет, а они её уже по лесам да походам таскают. Простудят. Сам зять июнь целый был в лесу, жили в палатках при пионерском лагере со своими учениками, и она туда же, дочь и внучка. Правда было тепло целых две недели, но потом заладили дожди и дочь с внучкой приехали домой к матери. Загорелые и крепкие. Забот чай никаких, в магазин бегать не надо, от кастрюлей отдохнула говорит. И мать радовалась, что понянчит внучку. Да только вот зятя нет, дочь скучает всё, а внучка уже говорит, папа. Вот папа приедет. Аж сама теперь уже бабушка скучать стала по зятю. Хотя серчала, когда её муж, дед теперь зовёт её бабушка, внучка зовёт. Она злилась, и никак не хотела быть старой бабушкой. Вечно как приезжает зять хохочут трое молодых, а теперь ещё и внучка, глядя на них, смеётся, радуется. Но лето захолодало, дожди, дочь две недели жила дома. Потом говорили, и договорились. Уехали на юг к его матери. На Кубань. Вот переживала. Все врачи говорили нельзя на юг такой маленькой. Нельзя, заболеет. И климат другой и жарко и, дисперсия – страшная болезнь для детей. А они взяли и укатили.
Ну вот, просто нет головы на плечах, думала о своих мать. Прошла неделя, прислали письмо. Бабка сразу успокоилась. Все себя чувствуют хорошо. Внучка ест абрикосы, вишни, не так жарко, как думали и снова потекли дни чередой, спокойно, размеренно. Сын вот только переживал, они уехали без него поездом, а всю зиму собирались быть вместе. Он всё перебирал свою Яву, готовил, заменял, чистил, прикручивал. И с нетерпением ждал весны, чтобы оседлать эту красную птицу, и улететь подальше в новые края. Снова смотреть и смотреть, как в прошлом году. Горы, леса, моря, это всё осталось, как сказочное видение, счастливое и грустное. Радостное и снова грустное и трудное, от того, что такое бывает так редко, от того, что сейчас они уехали, теперь уже трое, а он вот здесь один, на этой автобазе с грубоватыми ребятами. А вечером он домой в надежде увидеть их приехавших и радостных, как всегда и готовых сейчас же уехать на Киевское море.
Зять Витьке говорил, что там и река хорошая, и леса есть, и, и вот оно, киевское море. Он там ни разу не был, да куда податься, машину не смогли подготовить. А на этом убитом шарабане далеко не уедешь, а тут всего триста километров. И вот оно лето – последнее лето перед армией. А что потом, как он и сам не представлял, чувствовал только, что уходит беззаботное детство, что придётся думать и о своей судьбе, как жить дальше. Шофёр ведь это не потолок, а учиться в техникуме, это не для него. Но, и не все академиками должны жить. Нужны ведь и простые рабочие. А заработок? Тот же зять и хороший учитель, а вот дала директорша мало часов, Вот тебе и всё. Так и жили все на сто двадцать рублей. И сестра не работала, сидела с дочерью год после родов. Теперь грозится эта истеричка, директор, даст своим любимчикам по полторы ставки, а вы и так проживёте, а то лезете, куда вас и не просят. А шофёр что, вон отец наш вкалывает, и получает до трёхсот. Без высшего, и не мучил себя пять лет, как зять,– в институте. А машину он себе ещё быстрее сделает. Купит добитую и восстановит. Ведь среди шоферни, скорее добудет, чем в школе.
Витька вспоминал, как они в прошлом году ездили по всему Крыму, и в Севастополе он впервые увидел настоящий крейсер, авианосец, торпедные катера, подводные лодки, и, даже повезло быть на морском празднике,– всё это с трудом укладывалось тогда в его голове, такие размеры, формы, огромные цепи, вываливающиеся из якорных клюзов, как огненная чёрная лава вулкана. Да и слова такие:– фальшборт, рубка, пиллерс, капитанский мостик… Раньше у него было слово, понятие – мачта, это палка как и весло, палка да палка, а здесь. Зять удивительно знал устройство и названия всех кораблей, и всякие истории, которые они изучали в ремесленном училище в Керчи, на уроках спецтехнологии. Особенно понравилась и он от души смеялся как грузовой, он его этот корабль назвал сухогруз, не понятно было по морю сухогруз. Так он, от какой то фасоли, оказался разрезанный пополам, и каждая половинка была на плову, как ни чём не бывало, не затонула. Оказывается, перевозили фасоль и бобы. Попала вода в трюмы. Они, бобы попили водички и разбухли, да так, что не выдержали, старые швы были на этом корабле, и его от такого давления, разделило пополам. Да ещё почти анекдот, плавали эти половинки, не тонули и никакого ни крена ни дифферента. Непроницаемость переборок. Он, Витька до сих пор так и не понял, что это правда. А не случай для простой трепотни. Его голова тогда не могла переварить такое. Он, зять говорил, что после училища тянет его постоянно к морю. Чудноо.
Это же его детство, его морское детство. А Витька, тогда сидел на морском трамвайчике, или бороздил на катере по волнам и уже сам тосковал по морю и его озеро дома, в Железногорске, казалось таким маленьким. Таким малышом, что ему вдруг стало жалко, что до сих пор не видел такого чуда – море, и от того, что он с ним скоро расстанется. Потом бродили по Севастополю, на Малаховом кургагне, Сапун горе, видели много уснувших пушек, танков и русских и трофейных и сразу страшно стало, что эти пушки палили в людей и то, что здесь в партизанском отряде, зятя отец и погиб. А его отец, Витькин жив и работает шофёром, и какой же он счастливчик. Отец был три раза тяжело ранен и в позвоночник, там и сейчас ямочка осталась. А он, его отец дошёл до Берлина, остался жив здоров. Теперь ясно было, отчего зять так молча и долго выслушивал отца, его отца, Витькиного. А ему как то надоели, как ему казалось похожие друг на друга рассказы, он отмахивался, шёл с ребятами к озеру с ребятами. Приходил, а они всё ещё сидели и беседовали, сестра с матерью уже спали. А он всё рассказывал, стол был уставлен закусками, стояли пустые бутылки сухого вина или белого, они никогда не бузили, подвыпившие, а только батя наш ещё больше краснел, раскалялся и говорил такие небылицы, что самому было интересно слушать.
