Постель почему-то была очень жесткой и постоянно шуршала. С трудом разлепив глаза, я содрогнулась от острого спазма в затылке и перевернулась на другой бок, о чем тут же пожалела. Боль ударила с двух сторон, пробираясь в центр черепа и скручивая все на своем пути с такой силой, что вялые мысли должны были вывалиться через рот и закатиться под кровать.
Что вообще происходит и что это за “шурх-шурх”, мать вашу?!
Приоткрыв глаза, я уперлась взглядом в потолок.
Не своей комнаты.
Я зажмурилась и снова всмотрелась в темные доски, а они даже не думали исчезать. Все так же слабо покачивались, дразнили меня, кричали в полный голос, что я совершенно точно находилась не в своем шатре!
Первая же попытка встать закончилась острым ударом в висок. Боль была настолько сильной, что я скатилась с узкой койки, упала на пол, прилично ударившись коленями об проклятую древесину, и выплюнула несколько цветистых ругательств.
Вцепившись в кровать онемевшими пальцами, я поднялась и, стараясь не делать резких движений, осмотрелась по сторонам.
Комнатка была крохотная, едва ли могла сравниться с моим шатром, голый пол ничем не застелен, у стены справа стояла тумба с небольшим кувшином, в котором отчетливо что-то побулькивало. Пробовать я не решилась, хотя пить хотелось до одурения. Душу бы продала за глоток прохладной воды!
Качнувшись к двери, я не смогла удержать равновесие и со всей дури приложилась плечом об косяк. Всхлипнув от боли, обиды и ярости, я уперлась в дверь ладонями, но та не сдвинулась ни на дюйм. Подергала ручку, подумала, что можно и пнуть ее посильнее, но… Новыми синяками разжиться совсем не хотелось, ведь ничего, кроме короткой рубахи без шнуровки, с здоровенной прорехой на животе и чуть порванным плечом, на мне не было. Я с трудом узнала свою ночную сорочку. Выглядела она так, будто я на полном ходу вкатилась в заросли пустынной колючки.
Я пошарила взглядом вокруг и схватила низенькую табуретку, одиноко стоявшую у кровати, и, размахнувшись от всей своей негодующей души, ударила по дереву. Грохот вышел оглушительным, а табуретка оказалась достаточно прочной.
– Выпустите меня! – взвизгнув от ярости, я ударила снова. – Выпустите или, клянусь пустынным ветром, мой отец вырвет вам глотки!
Удар! Еще один!
И еще…
За дверью послышались торопливые шаги, что-то щелкнуло. Замахнувшись снова, я поклялась себе, что живой не дамся и кто бы меня тут не запер – вмазать ему я смогу наверняка!
Когда дверь распахнулась, я зажмурилась и ударила не сверху вниз, а – наискосок, намереваясь снести челюсть – в идеале и голову – тому отродью, что решило вытащить меня из родного дома.
Табуретка застыла в воздухе – и никакого столкновения я не почувствовала.
От резкого рывка меня качнуло вперед, коленки подкосились и опора ушла из-под ног; а через мгновение я встретилась лицом с полом и, кажется, на секунду потеряла сознание.
Кто-то грубо ухватил меня за ворот и потянул вверх. Я услышала треск ткани, от которой и так уже оставались одни лохмотья, подумала, что не хватало еще грудью светить, и рефлекторно хотела прикрыться, но руки не слушались. Я почувствовала на щеке горячее дыхание, а нос защекотал запах песка и пустынного солнца, горьковатой сладости лисьих ягод.
Я сжала руку в кулак и, не открывая глаза, ударила наугад.
Запястье прошила жгучая боль, а некто сдавленно охнул, но не отпустил.
– Сука! – громыхнуло над головой.
Отважившись глянуть на похитителя, я так и застыла, с разинутым от удивления ртом, прошитая насквозь взглядом совершенно нереальных янтарных глаз, горящих таким неистовым гневом, что по коже побежали мурашки.
Но моя ярость оказалась сильнее.
Согнув ногу в колене, я ударила мужчину в живот изо всех сил и злорадно ухмыльнулась, когда подлец даже не попытался увернуться; но тут вторая рука незнакомца сомкнулась на моей лодыжке – и все веселье разом испарилось.
Короткое падение – и жесткий удар об пол выбил из меня весь воздух, а эта пустынная мразь бесцеремонно потащила меня за ногу обратно в ненавистную деревянную клетку!
– Пусти сейчас же!
– Угомонись или я тебе из твоих же трусов кляп сделаю!
– Нет на мне трусов, животное! Мало того что одежду испортил, так еще и без белья оставил! Извращенец!
– Или рот захлопни, – зашипел он, совсем как рассерженный дикий кот, – или я использую свое белье!
– Да ты что себе позволяешь, шакал?!
Извернувшись, я вцепилась в доски ногтями, но мужчина будто и не заметил ничего, продолжая тянуть меня к койке.
– Ты кто такой?!
Ничего не ответив, он бросил меня у изголовья и двинулся к выходу.
Здоровенный, мать его! Вон плечи какие широченные, с таким не поспоришь. Ух, собака рыжая, ну я тебе устрою!
– Сиди тихо, или оставлю без воды, – прошипел он злорадно, унося вместе с собой тот кувшин, что стоял на тумбочке у стены.
Злобно засопев, я вскочила на ноги, даже поискала глазами, что бы такое тяжелое запустить во врага, но разум в этой неравной схватке победил.
Пить хотелось. И если отец не найдет меня в ближайший день, то я долго не продержусь. В этой “коробке” было нестерпимо жарко – сварюсь, даже пикнуть не успею.
– Только тронь меня, и мой отец отдаст тебя песчаным собакам!
Незнакомец повернулся, и я застыла, не в силах сдвинуться с места. Его глаза – светящиеся и дикие – вызывали в глубине души какой-то животный, холодный ужас.
– Твой отец тебя продал, заноза. Не обольщайся.
Шаг назад – и хлопок двери. Я услышала, как щелкнул замок.
Что?
Что он только что сказал?..
Дерево штурвала обжигало ладони не хуже, чем угольки остывающего костра. Радовало, что девка пришла в себя, а то я уже грешным делом подумал, что перестарался и приложил ее слишком сильно, – но кто виноват?
Заноза собиралась сбежать, прямо из-под носа своего отца и моего заодно, а я никак не мог этого позволить.
Никак.
Я не похититель и не убийца, но на кону было слишком многое, чтобы прислушиваться к тонкому голоску совести.
И вот сейчас, щелкнув рычагом справа, я отошел в сторону и просто наблюдал, как корабль несется вперед, рассекая золотистый песок.
До стены долгий путь, а вокруг – полно опасностей. Мое везение могло закончиться в любую секунду.
Тело дрожало от напряжения, в голове мутилось, и на языке растекалась противная горечь. Я не мог есть и спать, только и думал о том, как бы быстрее добраться до дворца маджи.
И чем быстрее я это сделаю, тем быстрее получу назад дочь.
Скрипнув зубами от бессилия, я прикрыл глаза, поддаваясь накатившей усталости. Если бы та драная пигалица знала, каких усилий мне стоило просто бросить ее в каюте и выйти вон – она бы меня дожала. Слишком сильно я вымотался за последние дни, едва на ногах стоял.
Фолки предлагал мне помощь, но я отгородился.
