Когда окончательно понимаешь, что в твоей жизни больше не осталось ничего, что способно заставить твое естество продолжать жить (хотя ты все еще очень далек от того, чтобы всерьез задуматься о суициде), ты неизбежно, как бы по инерции, неуклонно насыщаемой всегда безотказно работающим инстинктом самосохранения, продолжаешь надеяться, что рано или поздно возьмет да и вдруг выпадет счастливый случай обрести единственно весомый и необычайно мощный побуждающий стимул задержаться на этом свете еще на какое-то время. И совсем не важно, что именно это будет, смена ли рода деятельности, либо переезд на постоянное жительство за границу, может, неожиданное получение огромного наследства, которое существенно изменит твою жизнь, а возможно это будет внезапно вспыхнувшая подлинная несказанная любовь, полная возвышенных, нежных и непременно взаимных чувств. Не знаю, может быть это даже будет…
В общем, неизвестно, что могло бы еще повлиять на мое желание продолжать жить, дышать, встречать закаты и восходы, что называется, радоваться каждому прожитому дню, только то, что, в конце концов, произошло со мной, нельзя отнести ни к одной известной человечеству причине, побуждающей продолжать оставаться на этом свете. В течение всего своего жизненного пути мне приходилось часто менять работу, постоянно пребывая в поиске того, что подходит для моей натуры, я неоднократно пробовал себя в разных сферах деятельности, как по когда-то полученной в Ярославском государственном медицинском институте специальности врача-терапевта, так и работая в разных местах без специального образования. Несмотря на активную личную жизнь, счастья в семье ощутить в полной мере не удалось, в молодости у меня была единственная жена, девушка, с которой поначалу вспыхнул весьма трогательный, очень романтический и до умопомрачения страстный роман, закончившийся свадьбой, а потом через несколько лет разводом, но, к сожалению, без потомства. Впрочем, наш общий ребенок, сын, умер через несколько месяцев после рождения от последствий генетически обусловленной тяжелой патологии крови, с которой моим коллегам, увы, не удалось справиться…
Потом одиночество и моя растущая год от года меланхолия вперемешку с легкой, но уже ощутимой депрессией. Это сначала привело меня, разумеется, прямиком к психологу, который так и не смог мне помочь разобраться в себе. Через некоторое время я решил обратиться уже к психотерапевту, однако нескольких полученных мной его сеансов оказалось недостаточно, чтобы привести к главной цели – существенному улучшению моего внутреннего состояния, а именно к смене отношения к жизни с крайне негативного на сугубо позитивное и даже оптимистичное. Много позднее, в более зрелом возрасте, давая оценку своему состоянию как врач, я вынужден был предположить наличие у себя какой-то патологии личности. И к этому я пришел не случайно, а год от года осознавая, что изменений к лучшему в моем общем состоянии не происходило, а жизненной энергии хватало, чтобы худо-бедно зарабатывать на хлеб и жить по привычке, по инерции, почти как зомби, без интереса, увлечений и вообще без внутренней жизненной искорки. Область человеческого мозга и все, что связано с его необъятной деятельностью, не входила в мою медицинскую специализацию, поэтому я обратился за консультацией к психиатру. По понятным причинам, я позвонил своему однокурснику, который чуть ли не с ранних лет обучения в медицинском вузе увлекся клинической психиатрией, не вылезал из факультативных занятий студенческого кружка по этой специальности. В итоге, успешно окончив вуз, спустя много лет напряженной работы, он стал одним из ведущих мастеров своего дела, и, насколько я знаю, даже получил ученую степень, поэтому уже многие годы работал в клинике, и преподавал на кафедре психиатрии медицинского университета.
Коллега, хоть и не сразу, но вспомнил сокурсника и с удовольствием откликнулся на мою просьбу, ведь согласно негласной этике, врачи должны помогать друг другу, особенно, если это касается личного здоровья. И вот однажды я пришел к нему на индивидуальный прием. Правда в его кабинете я пообщался также и с другими психиатрами, которых он пригласил для консилиума, так, на всякий случай, потому что совместными усилиями диагноз поставить немного легче. Однако после обстоятельной беседы и небольших тестов, которым подвергли мою персону, никому из этих инженеров больных человеческих душ ничего заслуживающего ихособого внимания обнаружить у меня не удалось. В итоге они единогласно и, как я заметил, с искренней радостью за меня, пришли к единодушному заключению, что я обладаю специфическими особенностями характера, имею свои только мне свойственные странности, что личность я чрезмерно впечатлительная, в принципе склонная к пессимистическому взгляду на жизнь, и вообще, такая, дескать, у меня конституция организма. Само собой, из приличия они высказали несколько добрых пожеланий в мой адрес и дали некоторые ничего не значащие для моего состояния советы. То есть, по мнению эскулапов от психиатрии, выходило, что никаких патологических изменений в моей психике не обнаружено.
Конечно, мне пришлось всерьез призадуматься над сложившейся ситуацией, так как раз уж у меня нет каких-либо реальных нарушений психического здоровья, надо было что-то делать с этой моей никчемной и бессмысленной жизнью. И при этом я совершенно не страдал зависимостью от никотина, а тем более от наркотиков. Правда оставалась еще одна порочная и пагубная привычка… Но нет! И она во мне не прижилась, ибо генетически обусловленная крепкая сила воли удерживала меня от того, чтобы пуститься в беспробудное пьянство и в скором времени окончить свои жалкие дни на улице законченным опустившимся алкоголиком.
Я стал замечать, что за последнее время изрядно похудел, и это, собственно, не очень меня удивляло, потому что я ежедневно делал физические упражнения и вообще в обыденной жизни много двигался, особенно на работе, которая давно не приносила мне удовольствия и морального удовлетворения. Пожалуй, движение – это единственное, что я в этом своем подавленном душевном состоянии мог заставить себя делать, чтобы совсем, что называется, не «заплыть жиром» и хоть немного чувствовать себя бодрее. Через некоторое время от былой полноты почти не осталось и следа, и в этом есть свои плюсы, касающиеся как здоровья (у полного человека повышена нагрузка на сердце), так и внешних данных. Фигура моя стала заметно стройнее, я стал чувствовать себя легче, но, тем не менее, хорошо сохранившихся в мои годы волос все же коснулась седина. Мне даже показалось, что я стал лучше выглядеть, привлекательней, что ли, но все эти позитивные моменты ни капли не изменили моего состояния и пессимистического отношения к жизни. И в конечном итоге, к своим всего лишь сорока пяти годам я, оставаясь в полном бессемейном одиночестве, пришел к такому финальному состоянию, что уже никто и ничто не могли меня
