Бог как раз тогда подстраивает встречу,
когда мы, в центре завершив дела,
уже бредём по пустырю с добычей,
навеки уходя из этих мест,
чтоб больше никогда не возвращаться.
«По дороге на Скирос»
Мои воспоминания оборвались на том, как я вышла в темный коридор, чтобы отдышаться. Мне стало плохо в той удушающей атмосфере боли. Плохо от каждого удара, который обрушивался на Тамерлана, и от понимания, что со мной что-то не так. У меня все плывет перед глазами и дрожат колени. Не надо было ехать, не надо было стремиться жить его жизнью полностью. Я никогда ее не пойму, я никогда не смогу принять вот эту ее часть, где жестокость граничит с безумием, а человеческая жизнь не стоит и гроша. И перед глазами взлетающий кулак соперника Хана, обрушивающийся на голову моего мужа, врезающийся ему в грудь, и я вздрагиваю вместе с ним, чувствуя, как начинаю задыхаться и покрываться каплями холодного пота. Перед глазами двоится, и от слабости немеют кончики пальцев.
– Вам нехорошо? Я выведу вас на свежий воздух, – голос кого-то из охраны, довольно знакомый, и я даже не поднимаю голову, чтобы посмотреть, кто это. Да, мне надо на воздух. Меня тошнит от увиденного, и кажется, я способна выскочить на ринг и помешать этому бою.
Мне нужен глоток кислорода. Но вместо воздуха к моему рту прижимается какая-то тряпка, и я падаю в глубокую черную яму, из которой вынырну совсем не скоро, из которой вынырну уже в машине на переднем сиденье рядом с мужчиной в черной маске. Мои руки связаны, а рот закрыт кляпом. Я мычу и сопротивляюсь, дергаясь всем телом. Человек за рулем не обращает на меня внимание. Мне видны только его руки, он одет во все черное, и он всю дорогу молчит. Пока не зазвонил его сотовый. Он ответил не по-русски, а на монгольском. Я уже узнавала этот язык и даже различала некоторые слова. Машина выехала на трассу, за город, а мне становилось страшнее с каждой секундой.
Я не понимала – кто это и с какой целью меня похитили. Сердце колотилось в бешеном ритме, и я смотрела то на похитителя, то в лобовое стекло. Но когда машина остановилась, я от ужаса не могла пошевелиться. Мужчина грубо вытащил меня наружу, освободив от кляпа и развязав руки, и швырнул в мокрую от росы траву. Задыхаясь, я смотрела на черную маску, а на меня глаза из-под маски. Мне показалось, что сейчас он достанет пистолет и разнесет мне мозги. Ведь меня для этого выкрали. Чтобы убить. Иначе зачем им было это делать.
– Беги. Беги так далеко, как только сможешь. Иначе он найдет и убьет тебя. Поняла? Вернешься – Хан вывернет тебя наизнанку. Для него ты лживая, бл*дская шлюха. Он отдал приказ закопать тебя живьем. Здесь немного денег и паспорт. Если будешь умной – может, повезет, и выживешь, а он не найдет тебя.
Человек в маске швырнул в меня каким-то свертком, а я отрицательно качаю головой, отползая назад, не совсем понимая зачем все это. Зачем меня вышвырнули где-то в пригороде, зачем весь этот странный спектакль. Я все еще глупенькая маленькая Верочка, которая тыкается, как слепой котенок, из угла в угол.
– Кто вы? Зачем вы это делаете?
– Ты же хотела на свободу? Давай беги. Добрые люди помогли тебе. А ослушаешься – пожалеешь. Тебя не пощадят! Убьют, как вонючую вшивую сучку!
Мужчина вернулся в машину и, резко сдав назад, выехал на дорогу, развернулся и с оглушительным визгом трущихся об асфальт покрышек понесся по трассе.
Моей первой мыслью было вскочить и действительно бежать. Ловить попутку, мчаться до первой остановки и нестись к маме Свете. Ведь я свободна. Жива, цела и совершенно свободна. Я даже схватила сверток, развернула – меня не обманули, там были деньги и паспорт с моей фотографией на другое имя. Какое-то время я лихорадочно думала. Кто-то в доме моего мужа устроил для меня побег. И я никогда не узнаю, с какой целью. В благородство людей я уже перестала верить. Одного раза хватило. Я все же быстро учусь. Значит, от меня хотели избавиться. Кто бы это не задумал, он все просчитал, и это мой единственный шанс спастись. Другого такого не будет никогда.
На секунду перед глазами возникло лицо Тамерлана, его взгляд, его полные сочные губы и волосы, упавшие на лоб, слегка влажные от пота. Сердце дрогнуло, и до боли захотелось дотронуться до этих волос руками, убрать со лба, провести кончиками пальцев по шрамам.
«Для него ты лживая, бл*дская шлюха. Он отдал приказ закопать тебя живьем». И я почему-то не засомневалась ни на секунду – он мог отдать такой приказ, если узнал, что я сбежала. Нет… это иллюзия. Такой человек, как Хан, не умеет любить, не умеет отдавать сердце. Одно мое неверное движение, и он меня казнит так жестоко, как только можно себе представить.
Попутку я действительно поймала. Сердобольный дачник, возвращающийся с рыбалки со старой овчаркой, подобрал меня на остановке и подбросил на стареньких, потертых жигулях в город. Пока ехала и смотрела в окно сквозь тоненькие капельки моросящего дождя, меня трясло от предвкушения… от понимания, что я увижусь с мамой Светой, что я больше не под замком, не в золотой клетке, не под вечным конвоем в непрекращающейся борьбе за выживание. Денег в свертке хватит для того, чтобы уехать и переждать, пока ОН будет лютовать. Спрятаться так, чтобы не нашел. Уехать, может быть, в деревню к троюродной сестре мамы Светы. Туда даже автобусы не ходят, меня бы там сам черт не отыскал… а сердце сжимается, сдавливает от внезапно нахлынувшей волны страха – найдет, этот зверь способен найти меня где угодно. Из-под земли откопать, «или в нее закопать» – твердит внутренний голос.
Еще несколько часов назад я не думала о побеге, я смирилась со своей участью, я даже была согласна ее принять и начала привыкать к человеку, который насильно на мне женился. Я даже начала привязываться к нему… Я могла бы его полюбить… наверное. Пока вдруг не ощутила это головокружительное чувство – свобода. От которой забываешь обо всем, от которой даже не думается о последствиях. Увидеться с мамой и сделать все, чтобы Тамерлан Дугур-Намаев забыл обо мне.
Когда машина остановилась напротив подъезда, старичок протянул мне свою куртку.
– Если некуда идти – можно у меня остановиться. Может, подождать тебя?
– Спасибо. Мне есть где… Есть. Я дома.
Протянула ему деньги, но он не взял, укатил, оставив после себя клубок серого дыма.
С трепетом я поднималась по лестнице, тяжело дыша, предвкушая встречу, чувствуя, как бешено бьется сердце и подкатывают слезы, как немеют ноги и от счастья дух перехватывает. Представляю, как она обрадуется, как расплачется, как будет целовать меня, прижимать к себе, а потом кормить пирогами на кухне. Подошла к двери и вначале подумала, что ошиблась этажом, но потом увидела на стене знакомые, выцарапанные спичкой буквы и застыла у новой, вскрытой лаком двери. Протянула руку к звонку и, выдохнув, нажала кнопку. Звонила долго, никто не открывал, и за дверью не слышалось такое до боли знакомое «Иду-иду, подождите!». Там вообще ничего не слышалось. Глухая тишина. Ни шороха. Я еще несколько раз позвонила, потом начала стучать.
