Татьяна Романова
17 июня 1988 г.
– Он не откроет, Клем, – простонал Олев. – Сегодня же ночь Окаянницы, все монахи канон читают. Не до нас ему.
– Вацек! – заорал Клеман, силясь перекричать весь этот кошмар – завывания ветра, всхлипывания Олева, треск выстрелов, до сих пор отдающийся эхом в ушах. – Открой, тетеря ты этакая!
Беда у нас!
Ветер швырнул ему в лицо пригоршню мелких колючих градин. В сплетениях ветвей, истерзанных непогодой, затанцевали блеклые сполохи болотных огней. Дрянная ночь. Ночь Каськи.
Уже двести с лишком лет монахи-исконники читают её главу из Книги Грешников – а всё не уймется чёрная душа. Не дай Бог в эту ночь оказаться вдали от людского жилья.
Дверь приоткрылась, выпуская в промёрзший воздух клубы пара. Брат Вацлав близоруко сощурился, вглядываясь в ноябрьскую ночь.
– Впусти, – прохрипел Клеман.
– Да-да, конечно, – засуетился монах.
Вдвоём они втащили Олева в келью, положили на скамью.
От тепла и запаха ладана закружилась голова. Клеман опустился на пол. Оперся о стену, запрокинул голову – и комната поплыла перед глазами.
Господи-боже, да я ж его пять миль на руках тащил. Милю – через лес. Это в Каськину-то ночь… Ирене или ещё кому из Братства скажи, так не поверят!
– Как всё случилось-то? – голос Вацлава вырвал из уютного забытья.
Как случилось? Прав был Маркус, царствие ему небесное. Не стоило в ночь Окаянницы на такое важное дело отправляться. Но ведь граф Ловицкий, заклятый враг Братства, лишь на пару дней приехал из метрополии. Хорошо хоть Иренку с собой не взяли – а она так просила…
– Они знали, что мы придём, уроды эти, – Клеман скрипнул зубами. – Им сказал кто-то, Вацек. Кто-то наш.
Что-то с силой ударилось о дверь, умчалось в бесприютную темень леса. Пламя свечи взметнулось тонкой струной, почти дотянувшись до потолка.
Вацлав испуганно бросился к кафедре. Склонился над раскрытой книгой, что-то торопливо забормотал. А Олев так и остался лежать на скамье с иглой, торчащей из распоротого плеча.
– Вацек, ты что?!
– Ты жить хочешь? – в голосе Вацлава прорезалась угроза. – Это канон. И его надо дочитать. Сегодня – надо.
Небо расколола молния.
– А-а-а, Каська идёт, – всхлипнул Олев. – Заберёт нас всех, предателей…
– Да он же помирает! – взмолился Клеман. – Бредит уже!
Вацлав поднял взгляд. В дрожащем свете лампады его лицо казалось старше и строже.
– Читай сам. Вместо меня. В Каськину ночь. Согласен?
– Но я по-старому не умею!
– Читай как можешь. Или штопай.
– Ладно, – пробормотал Клеман, неуклюже пробираясь за кафедру. – Ты уж только сделай всё как надо.
Вроде и знакомые буквы – а что написано, не поймёшь. Все с какими-то крючочками, точками. И пробелов между словами нет – всё сплошь. А, вот заглавная буква. Ка-цирина. Каська, значит.
Ободрённый успехом Клеман двинулся дальше. Читать оказалось на удивление легко – буквы сами складывались в слова. Хотя что удивительного в том, что язык предков дался чистокровному валатцу? Кровь не водица.
Кровь?
На странице остался бурый след от пальца. Конечно, руки-то недосуг было помыть. Ох, Вацек и взбесится! Хотя книга старая, грязная – может, не заметит?
На слух выходила полная галиматья, но смешно почему-то не было. Было страшно. Как в детстве, когда утром выбежишь на купальные мостки и замрёшь на краю, закрыв глаза. В камышах птицы верещат, ступни ощущают скрипучее тепло деревянных досок, а всё равно по спине дрожь пробегает: одно неверное движение – и болтаться тебе в ледяной илистой воде.
С треском ударилась о стену оконная рама. Закричал Олев. Вацлав метнулся к кафедре, повис на руке друга, пытаясь оттащить его прочь – но тот, обуянный непонятной силой, продолжал читать. Алой полосой вспыхнули во тьме последние строчки канона, и Клеман прочел их – без усилий, будто знал с детства…
И стало тихо.
А потом постучали в дверь.
– Эт-то кто? – зубы Вацлава выбивали дробь. – Ты к-кого-то ждёшь?
Клеман медленно помотал головой.
Маркуса убили. Ирена обещала, что будет ждать их до утра на квартире Братства.
Погоня? Нет, жандармы не стали бы церемониться. Дверь с петель, прикладом по голове – вот и вся недолга. Таких разве смутит символ веры над входом в келью?
– Каська, – всхлипнул Олев. – Душегубица пришла…
Клеман выхватил из-за голенища нож – единственное оружие, которое осталось. Шагнул к двери, замер, прислушиваясь.
Стук повторился.
– Открой, что ли, – проговорил Вацлав через силу.
Луч света выхватил ссадину на впалой щеке, тёмную прядь волос, прилипшую ко лбу. Девушка, Бог мой. Всего лишь девушка. Вот только – что она делает в лесу в ночь Окаянницы?
– Мне войти? – тихо спросила она.
Клеман нерешительно посторонился. Девушка, щурясь от яркого света, шагнула за порог. Блеснуло отражённым светом лезвие меча, который она тащила за собой.
– Эй, брось! Меч брось, говорю!
– Да. Да, господин.
Железяка с глухим стуком упала на пол. Гостья вздрогнула, обхватив плечи руками. Обвела испуганным взглядом келью, – и замерла, уставившись на один из тёмных образов.
– Кто это?
– Чудовище, – ответил Вацлав, выглядывая из-за кафедры. – Каська-окаянница. Знаешь такую?
– Как не знать, – невесело усмехнулась гостья. – Какой год на дворе, господин?
– Семь тысяч третий. Это на имперский лад. А по-валатски – восемьсот сорок седьмой.
– А… мэтр Эрлих мёртв? Тот палач, который…
– Сгнил давно.
Она беззвучно заплакала, закрыв лицо грязными руками. Клеман стоял в двух шагах и не знал, что делать.
– Помер, точно говорю. Через пару лет после… тебя. Ты ведь Каська?
Она испуганно выпрямилась. Яростно смахнула слёзы рукавом, содрав корку со ссадины на щеке.
– Господин, я что угодно для вас сделаю! Но не возвращайте меня обратно, не надо! У вас враги есть? Я убивать умею, уж поверьте. Ничего больше не умею, но это – лучше всех. Только не обратно. Умоляю!
В ее глазах не было ничего, кроме страха.
И это – Окаянница? Самая мрачная из теней века Бескоролевья? Та, перед которой когда-то склонила главу столица метрополии? Убийца, одержимая идеей спаять кровью раздробленные княжества Запада – что ж, у неё получилось. Вот только на троне оказался её неприметный соратник Стефан, через пару лет сдавший без боя новорожденное государство ненавистной Империи, а Душегубица попала в ласковые руки мэтра Эрлиха, хозяина пыточных застенков.
Клеман мрачно кивнул. Тонкие губы Окаянницы расползлись в дрожащей, неуверенной улыбке.
Отчаянно захотелось оказаться на месте Олева. Странствовать в горячечном бреду по неведомым мирам и не принимать участия в этом мистическом паноптикуме.
– Клем, – окликнул его Вацлав. – Вот, глянь. За подкладкой у Олева было.
Клеман, тревожно оглядываясь на замершую Каську, развернул сложенный вчетверо мокрый документ. Чернила поплыли, но все равно можно было различить очертания букв. «Седьмой отдел… сим удостоверяю… на службе Его Величества…»
