Сергей Пономарев
Мастер без Маргариты
Дедушке Сереже
Даня ненавидел дарить подарки двум типам людей: тем, у которых все есть, и тем, кому ничего не надо.
Отец Дани относился к первым – чем удивить человека, которому подарили на вторую свадьбу загородный дом, ружье девятнадцатого века и две одинаковые коллекционные автобиографии Форда? Но тут хотя бы проще – он умилялся любому ручному труду. Даня написал ему прелестную картину на шестидесятилетие, так отец ее в головном офисе своем над переговорным столом повесил.
Вот со вторым типом было сложнее. Даниному деду ничего не надо было. Роскошь он отвергал, в искусстве не разбирался, безделушки высмеивал. Даня на прошлый новый год написал портрет деда. Он лишь скривился неприязненно и убрал в шкаф. С тех пор портрета Даня не видел. Наверное, выкинул. Или бездомным отдал. С него станется. Дед на старости лет проникся «гуманистическим видением», как он сам его называл. Бомжам хлеб таскал, покупал им всякое полезное и даже домой на отдых зазывал холодными ночами.
Даня решил, что лучшего подарка, чем книга, он все равно не придумает.
Стоял в книжном. Пахло страницами и попкорном. Книжный расположили по соседству с кинотеатром в ближайшем торговом центре.
– Вам помочь? – Милая продавщица с родинкой на щеке улыбнулась Дане.
– Деду подарок смотрю, – признался Даня.
– На день рождения?
– На Девятое мая.
– Интересно.
Продавщица была ровесницей Дани. Может, чуть помладше. Лет двадцать восемь – тридцать. От симпатии и смущения он затараторил:
– Да вот же. – Он зачем-то спрятал руки в карманы брюк. – Отродясь ведь дни рождения не отмечал. Прогонял меня даже, мол, чего приперся, дай старому человеку отдохнуть… Позвал меня, говорит, жду тебя, будем День Победы отмечать. Я думал, он пьяный, так он меня чуть не послал за такое, вот как. Представьте, на день рождения в марте не позвал, а на Девятое мая – решился. Главное, непонятно зачем. Вот разобраться бы еще.
Девушку с родинкой на щеке, если верить бейджику, звали Машей. Она внимательно слушала и кивала. Как психолог на приеме. Потом уточнила:
– Дедушка – ветеран?
– Он тридцать восьмого года. В лагере был малым совсем.
– А что любит-то он? Вы военное хотели? Или как?
Даня задумался. Кажется, единственной книгой, которую прочитал дед, была «Мастер и Маргарита». Он постоянно цитатами оттуда сыпал и смеялся, поминая плащи с кровавыми подбоями.
– «Мастер и Маргарита». Есть какое-то хорошее?
Тут уже заворковала Маша. Потащила его к стеллажу с подарочными изданиями, приговаривая:
– Очень даже есть. Ох, как это вы хорошо попали. Если честно, это моя любимая тоже. Хотя я всякое люблю. И вроде бы моветон – все любят, даже совсем мало читающие. Но вот так навсегда со мной она. Как только впервые в школе задали, так сразу и влюбилась. Теперь раз в год – стабильно. Ну, перечитываю.
Они остановились у стеллажа, запертого на ключ.
– Дорогая только. – Она опустила глаза. – Тут с иллюстрациями, комментариями. Семь тысяч почти.
– Ого, – наигранно удивился Даня.
– Да. – Она вздохнула. – Сейчас сами знаете, как с книгами. Можем еще на складе посмотреть…
– Нет-нет. – Даня улыбнулся. – Ради деда ничего не жалко. Заворачивайте.
Маша подняла на Даню взгляд. Полный уважения и восхищения. Видимо, сама о таком издании мечтала. Недаром любимая.
– Вы очень хороший внук. – Она достала ключ и начала открывать стеллаж с подарочными изданиями.
Даня решил, что непременно зайдет сюда еще раз. Может, парочку. Сколько понадобится. Особенно его умилило то, как бережно, одними пальцами, Маша держала книгу, неся ее к кассе.
Жаль, что дед в таком восторге не будет.
Его удивить невозможно.
Лев Егорович шел от магазина к дому. Пакет был полон продуктов и слишком тяжел для него, восьмидесятитрехлетнего старика. Виду он не подавал. Не терпел жалости к себе, ни в каких проявлениях.
Майское утро было прекрасно. Свет солнца казался необычайно нежным после суровой, затянувшейся зимы. Длинные тени смягчили острые углы. Из кафе на углу тянуло свежей выпечкой и кофе. Звенел над детской площадкой смех.
Около подъезда Лев Егорович остановился, чтобы отдохнуть. Он жил в хрущевке на четвертом этаже. Самая сложная часть пути была впереди. Он поставил пакет на скамейку. Присел и положил руку на грудь, как будто мог этим движением угомонить биение сердца.
Из подъезда выскользнул Колька – соседский внук. Пацаненок с крысиным хулиганистым лицом, с быстрой жестикуляцией и в черной кепке.
– Помочь, Левгорыч? – спросил Колька, удерживая железную дверь открытой и окидывая старика взглядом.
Лев Егорович был невероятно высок – чуть больше двух метров. Еще и вширь выдался. Его в армии «айсбергом» называли. Лев Егорович любил вспоминать те дни. Тогда и солнце светило ярче, и цвета были другие, чистые, да и жизнь, вся жизнь была впереди.
Лев Егорович отдышался и ответил на предложение Кольки громко и отчетливо:
– Пшел прочь! Я тебе что, немощь какая? Кыш!
Колька знал Льва Егоровича не первый день, поэтому совсем не обиделся. Наоборот, продолжил.
– Да какая немощь, Левгорыч? Че вы начинаете? Я ж быстро – раз-раз, да и погоню.
– Намекаешь, что я старый?
– А вы че, молодой, Левгорыч?
– Да я тебя соплей перешибу, шкет!
– Да ладно вам, Левгорыч, че вы. Вы меня уж который год перешибаете. Никаких ж соплей на то не хватит. Я вообще мигом метнусь. Пакет поставлю у вашенской двери – и делов-то!
– Ну, я долго поднимать мешок этот буду, тут твоя правда, – кивнул Лев Егорович. – Ты быстрее управишься, даром что сопляк.
Колька уже не слушал. Забрал пакет и кинулся в подъезд.
Лев Егорович закрыл глаза и слушал, как бьется сердце, как хохочет ребятня, как гудят за домом машины.
– Хороший малый, – прошептал он так, чтобы не услышали пробегающие мимо дети, и поднялся со скамейки.
Подъездная дверь снова распахнулась. Выбежал Колька:
– Поставил у двери.
– Мог бы и занести, – сказал Лев Егорович вместо спасибо. – Там открыто.
– Оставляете хату пустой? Не дело. Обнесут же.
– А с чего ты взял, что я там один?
Колька расхохотался:
– Подружку завели?
– Ах ты!
Лев Егорович замахнулся широкой ладонью, метя по шее пацана. Колька ловко проскользнул под рукой и выбежал на дорогу. В свете яркого поднимающегося солнца казалось, что он окружен белым, как от нимба, светом.
– Удачи, Левгорыч!
Лев Егорович кивнул и стал подниматься по лестнице, приговаривая:
– Поднимая до неба пыль, ала ворвалась в переулок, и мимо Пилата последним проскакал солдат с пылающей на солнце трубою за спиной.
Даня давно заметил, что все люди переходят дороги по-разному. Особенно в тот момент, когда зеленый догорает и всем понятно, что вот-вот вспыхнет красный. Тут люди характер и показывают. Он выделял несколько типов.
