Солнечным апрельским утром Мэри Хоули открыла глаза, перевернулась на другой бок и обнаружила, что ее муж сунул мизинцы в рот, растянул щеки и изображает лягушку.
– Ты смешной! – сказала она. – Итан, ты прирожденный комик.
– Мисс Мышка, выходи-ка за меня замуж!
– Дурачишься с утра пораньше?
– И год рад весне! И день утру рад![1]
– Значит, дурачишься. Помнишь, что сегодня Великая Пятница?
– Гнусные римляне строятся, чтобы идти на Голгофу.
– Не богохульствуй! Марулло разрешит тебе закрыться в одиннадцать?
– Моя цыпонька-краса, Марулло – католик и итальяшка-иммигрант. Вряд ли он вообще сегодня явится. Закрою в полдень и не открою, пока не кончится казнь.
– Рассуждаешь как пилигрим. Нехорошо так говорить!
– Чепуха, букашечка! Это у меня от предков со стороны матери. Так говорят настоящие пираты. И, между прочим, казнь действительно была.
– Какие еще пираты? Ты же говорил, они были китобоями, со специальными грамотами от Континентального конгресса, уж не знаю, как они там называются.
– Зато на кораблях, которые они обстреливали, их считали пиратами. А те римские солдаты считали, что это была казнь.
– Ну вот, теперь ты злишься. Мне больше нравится, когда ты дурачишься.
– Я всегда дурачусь. У кого хочешь спроси!
– Вечно ты мне голову морочишь! Тебе есть чем гордиться: в одной семье и отцы-пилигримы, и капитаны-китобои.
– А им-то гордиться и нечем.
– Почему?
– Разве стали бы мои предки гордиться, узнав, что породили чертова бакалейщика для чертова хозяина-итальяшки в городе, который когда-то принадлежал им целиком?
– Никакой ты не бакалейщик. Скорее управляющий – ведешь бухгалтерию, относишь деньги в банк и заказываешь товар.
– Само собой. Еще я подметаю, выношу мусор и хожу перед Марулло на задних лапах, а будь я чертовым котом, то и мышей бы для него ловил.
Мэри обвила мужа руками.
– Лучше давай дурачиться, – сказала она. – Прошу, не сквернословь в Великую Пятницу! Я тебя люблю.
– Ладно, – немного погодя ответил он. – Все вы, женщины, так говорите. Только не думай, что поэтому тебе можно валяться в чем мать родила в постели женатого мужчины!
– Хотела поговорить с тобой о детях.
– Они в кутузке?
– Ну вот, опять дурачишься. Пусть они сами скажут.
– Почему бы тебе…
– Сегодня Марджи Янг-Хант мне снова погадает.
– Она гадает на бобах? Кто эта Марджи Янг-Хант? И чем она всех пастушков пленила?[2]
– Хорошо, что я не ревнива! Говорят, если мужчина нарочито не замечает красивую девушку…
– Ничего себе девушка! Два брака за плечами.
– Ее второй муж умер.
– Завтракать пора. Ты веришь в эту ерунду?
– Ну, про брата карты сказали правду. Помнишь: кто-то из родных и близких?
– А кто-то из моих родных и близких получит хорошего пинка, если не возьмет курс на кухню…
– Уже бегу! Как насчет яичницы?
– Пожалуй, пойдет. Кстати, почему именно Великая Пятница? Что в ней великого?
– Ах, Итан! – вздохнула она. – Все бы тебе шутить!
Кофе сварился, на тарелке лежали яичница и гренки. Итан Аллен Хоули проскользнул в уголок возле кухонного окна.
– Чувствую себя великолепно, – заметил он. – Почему эту пятницу называют Великой?
– Весна, – пояснила она, стоя у плиты.
– Весенняя Пятница?
– Весеннее обострение. Дети уже встали?
– Вряд ли. Маленькие дармоеды. Давай растолкаем их и выпорем!
– Ну и шуточки у тебя! Обедать придешь?
– Нет.
– Почему?
– Женщины. Вожу их тайком с двенадцати до трех. Может, и твою Марджи позову.
– Не смей так шутить, Итан! Марджи – настоящая подруга! Она последнюю рубашку с себя снимет!
– Неужели? Откуда у нее рубашка?
– Опять ты говоришь как пилигрим.
– Спорим, мы с ней в родстве? В ней тоже течет кровь пиратов.
– Опять ты валяешь дурака! Вот список продуктов. – Она сунула ему в нагрудный карман листок. – Вышло много, но ведь Пасха все-таки! И не забудь про яйца – две дюжины, запомни. Ты уже опаздываешь!
– Знаю. И Марулло обеднеет на пару грошовых покупок. Зачем нам столько яиц?
– Будем красить. Аллен и Мэри-Эллен очень просили. Тебе пора!
– Как скажешь, мой жучиный цветочек! Можно я сначала сбегаю наверх и намну бока Аллену и Мэри-Эллен?
– Итан, ты избаловал их до безобразия! Сам знаешь.
– Прощай, корабль! В добрый путь![3] – объявил он, захлопнул за собой дверь из проволочной сетки и вышел в золотисто-зеленое утро.
Итан оглянулся на красивый старинный дом, в котором жили его отцы и деды: обшитый досками, выкрашенными белой краской, над парадной дверью арочное окно, повсюду элементы декора в духе братьев Адамов, на крыше смотровая площадка – так называемый вдовий мостик. Дом стоял в глубине зеленеющего сада среди столетних сиреней, чьи стволы в обхвате достигали туловища взрослого человека, а ветки покрылись набухшими почками. Старые вязы на Вязовой улице ничуть не уступали им по вышине и тоже выпустили первые листочки, окрасившись желтой дымкой. Выглянувшее солнце осветило здание банка и засверкало на серебристом резервуаре для бензина, от старой бухты пахнуло бурыми водорослями и солью.
Единственный прохожий на Вязовой улице – ирландский сеттер мистера Бейкера, он же банкиров пес, он же Рыжий Бейкер – с достоинством прохаживался вдоль деревьев, иногда обнюхивая пахучие метки ранее отметившихся на стволах псов.
– С добрым утром, сэр. Меня зовут Итан Аллен Хоули. Мы с вами как-то отливали на пару, помните?
Рыжий Бейкер остановился и ответил на приветствие, не спеша махнув пушистым хвостом.
– Я вот смотрел сейчас на свой дом, – поделился Итан. – Умели тогда строить, ничего не скажешь.
Рыжий склонил голову набок и небрежно почесал ребра задней лапой.
– Да почему бы и не строить? Денег-то хватало. Китовый жир с семи морей и спермацет. Знаете, что такое спермацет?
Рыжий вздохнул с подвыванием.
– Вижу, что не знаете. Это светлый, приятно пахнущий жир из головы кашалота. Пес, мой вам совет: прочтите «Моби Дика»!
Сеттер задрал ногу возле чугунного столбика на обочине. Итан обернулся через плечо и бросил:
– Заодно подготовьте анализ книги. Может, сына моего поучите. Он понятия не имеет, как пишется слово «спермацет», да и с остальными словами у него неважно.
В двух кварталах от старого дома Итана Аллена Хоули Вязовая улица поворачивает и упирается в Главную улицу. Посреди первого квартала на зазеленевшем газоне у дома Эдгаров ватага воробьев устроила драку. Разошлись они не на шутку: яростно кидались друг на друга, шумно чирикали, клевались, норовя попасть в глаз, и не заметили, как подошел Итан.
