Шахтёрский посёлок… Двухэтажный, бревенчатый дом на два подъезда… Он был до того старый, что уже по документам нигде и не числился вовсе, а значился уже снесённым. И, тем не менее, в нём всё ещё живут люди. До них нет никому дела. И соответствующие организации, согласно документам, дома в упор не видели.
Фундамент под ним искрошился. Верхние брёвна ещё как-то крепились, но, ткнув шилом в нижние, легко загоняешь его по самую рукоять. Сгнили. Иное бревно по стене уж довольно сильно выпирало в сторону. Окна потеряли симметрию. Дом просаживался каждый год, и обитателям его приходилось каждым летом мазать щели и подрубать перекосы после усадки, после чего удовлетворяться вновь ладно входящими в косяки дверьми. Дом стонал. Живущие в нём нередко слышали, как вдруг где-то в стенах что-то скрипело и потрескивало, словно старый человек ворочался в неудобстве – кряхтел, кряхтел, устроился поудобней и притих в сладкой истоме.
В былые времена он был построен совсем не в поселке – дом стоял в другом месте, неподалёку от шахты. Удобства! Вышел за порог, прошёл сто метров, и ты на работе. Потом место, где он стоял, попало в зону обрушения. Раскатали по брёвнышкам и перенесли в посёлок рядом, что в двух километрах от шахты. Теперь тут стоит. Дожидается, когда его черёд подойдёт век свой заканчивать. Давно уже его время прошло. Да и, опять же, как уже сказано, никому не было до него дела.
Перед домом скамья. Две пожилые женщины, пенсионерки – Лиза и Вера. Разговаривают:
– Ноги уж совсем щёй-то покоя не дают, – жаловалась Лиза, – денно и нощно ноють, ломють, будь они не ладны. Как погода на смену, так оно совсем того… хоть волком завой.
– Танька Ползункова так же маялась со своими ногами, из дома уж не выходила, сейчас вон и в магазин ходит, – Вера махнула рукой за спину на гору. – Поднимись-ка потом до дома… Неблизко живёт, аж на самом верху… Ничего… Ходит.
– Ак это щё, щем мазала она нет-ли?
– Сабельник, говорит, пьёт, – отрицательно качала головой Вера. – Настаивает на чём-то… Говорила… Я позабыла – на чём… – Она помолчала, и добавила: – Ещё массаж каждый день сама себе делает.
Вера говорила с растяжкой, замолкала и продолжала. Казалось, что её мысли были заняты совсем другим.
В этот момент из подъезда вышла их соседка – грузная, высокая баба, подвязанная цветным платком. По обыкновению, она всегда ходила в галошах и трико. Колени на трико были вытянуты. Серая роба тесно сидела на ней, растягиваясь на пуговицах в грудях. В одной руке её было ведро. Грузно шагая, соседка шла мимо. Она считалась старшей посёлка, но в посёлке таковой её никто не считал, кроме, пожалуй, только её самой. То была крикливая, взбалмошная баба, сующая свой нос везде, где только можно было. Она сначала остановилась напротив соседок, затем повернулась всем телом к ним и только после этого заговорила:
– Вчерась вон, твой внук за моим сараем… – тут она вдруг замолчала и неожиданно начала с другого: – Слышу, чтой-то чиркает за сараем, выхожу, глядь – спичками чиркает, паршивец этакий, прикуривает. Ну, я ему и показала, как курить. Мал ещё, соску-то сосать. Взяла палку и погнала его, – махала она кулаком. – Пожжет же сараи! У меня ж скотина там. Ты, Вера, коль приваживаешь их, так уж будь, милая моя, посматривай за ними, – с недовольством в приказном тоне говорила она.
Вера брезгливо пожала плечами и тоном на тон отвечала:
– Ты, Наталья, за своим сыном лучше посматривай. Не ровен час, скорее твой нас сожжет, чем мой. Твой вечно пьяный да с сигаретой, диван вон у него уже горел. Тушили…
И указкой тут не ходи, без тебя разберёмся. Не твоё это дело, – бросила она оскорблено.
Лиза помалкивала.
– Как это не моё! – возмутилась она, делая шаг вперёд. – Очень даже моё. Меня старшей посёлка выбрали. И если что не так…
Когда старшего посёлком выбирали – никто не захотел им быть. Кому это нужно – суетиться, что-то делать. Ей это общественное поручение тогда с облегчением спихнули. А она-то рада-радёшенька – при должности, начальствовать доверили!
– Иди давай, Наталья, – перебила она её, – слушать тебя смешно: старшая посёлка… если что не так… да кто тебя слушает! Толк-то от тебя какой? Крик один…
Старшая посёлка захлебнулась возмущением.
– Куда иди, куда иди?! – не унималась она. – Вот ты послушай меня! – навязывалась она.
– Иди давай, коровам хвосты крути. Ими командуй! – отмахнулась Вера. – Даже говорить с тобой не хочу.
И, не желая дальше вести разговор, отвернулась.
Старшая посёлком ещё несколько минут пыталась разговорить Веру, но её никто не слушал. Вера нарочито разговаривала с Лизой и не обращала на неё внимания. Будто её рядом и вовсе не было. Это ещё больше раздражало крикливую поселковую главу. Через какое-то время ей это надоело. Недовольно размахивая свободной рукой, она пошагала к сараям.
– Вот же баба, – уже в спину уходящей скандалистке взорвалась Вера, когда её уже не было слышно, – ни стыда, ни совести. Сколько лет знаю её, ни разу без претензий мимо не ходила. Хоть бы раз у кого здоровьем поинтересовалась.
– Ваську своего в гроб загнала, – вставила Лиза.
– У-у-у! – протянула Вера. – Жил, она из него из живого тянула – дай Бог. Васька бедный покоя не знал. Худющай-то был, сухостойный… довела! В могиле только, наверное, с облегчением вздохнул.
– Ага-ага, – энергично кивала бабка Лиза, – сверлила его денно и нощно.
Они помолчали.
– Гляди-ко, от ведь, и Вадима Роза на днях схоронила, – в сердцах вздыхала Лиза.
– Вот же мужик был! Без работы не мог, всю пенсию работал, плотничал, – с уважением отмечала Вера. – Вон, какую детскую площадку сделал и беседку.
– Пока силы были, всё щёй-то мастерил, – согласно кивала Лиза, – от ведь – рак-то, ак косой скосил. Три месяца тому назад ещё ходил.
– Жизнь не бесконечна. Все там будем, – отвечала Вера. – Он же был шахтёр. Их Бог рано подбирает. Сколь лет под землёй… Семьдесят ему было, – она качала головой, с чем-то своим соглашаясь. – Оно ж немало… Мой вон Николай – тоже в шахте… Моложе был. Раньше ушёл.
– Ак, смотри-ка, никого уж из отцов в доме-то и не пооставалось! – вдруг воскликнула открытием Лиза. – Сыновья одни. Витька вон только, Танькин мужик, самый старший, так и тот ещё не на пенсии. За пятьдесят ему только-то, старше никого нет уж.
– Так и молодёжи кот наплакал. Сашка, мой Серёжка, и вот, две квартиры квартиранты снимают. Ещё Светкин муж. Так квартиранты не в счёт. Сегодня они здесь, завтра нет. Не жители дома. Вот и считай – трое только. Остальные вдовы. Все мужиков пережили. Сколько ж нас? У-у-у! – протянула Вера. – Семь баб на двенадцать квартир. Помниться раньше – при мужиках да компаниями… По вечерам у дома… Соберёмся… ребятня в игры играет, мужики в карты или домино… одной семьёй жили. Были времена.
